18 июня иранский Корпус стражей исламской революции нанес ракетный удар по территории Сирии. Командование КСИР заявило местным средствам массовой информации, что «целью атаки являлись штаб-квартира и мобилизационные центры террористической организации «Исламское государство». Также было подчеркнуто, что «ракеты средней дальности, с высокой точностью поразившие боевиков, стали ответом за нападения 7 июня в Тегеране», когда две группы экстремистов атаковали здание парламента и мавзолей имама Хомейни.
Жесткая реакция Ирана против организации «Исламское государство» (ИГ) в принципе понятна. 7 июня в иранской столице погибли 17 человек и свыше 50 получили ранения.
Вместе с тем формат военного давления, избранный иранцами, и тот факт, что им понадобилось на это почти две недели, выглядят довольно странно. У Тегерана, уже несколько лет воюющего с ИГ в Сирии и Ираке, наверняка существует большой арсенал средств и возможностей для организации возмездия боевикам. И вряд ли для него нужно было столько времени. Например, военные подразделения того же КСИР и их иракские и сирийские союзники напрямую сталкиваются с отрядами «Исламского государства» в районе иракского Мосула или в восточных областях Сирии.
Получается, вместо того чтобы немедленно провести военную операцию небольшими силами на месте, Тегеран пошел сложным путем. Для начала иранцы, по словам официального представителя КСИР Рамезана Шарифа, какое-то время согласовывали с Дамаском и Багдадом ракетную атаку через территорию Ирака, а затем шесть ракет средней дальности «земля – земля» были пущены с баз КСИР в иранских провинциях Керманшах и Курдистан. Результатом удара стало разрушение зданий, которые ИГ использовало для хранения боеприпасов, и ликвидация нескольких боевиков.
Сложно судить о том, насколько результативным оказался иранский ответ. Но как показывает опыт, подобные шаги нередко бывают сомнительны именно с военной точки зрения. Это, что называется, бить из пушек по воробьям. К примеру, на Западе давно укоряют российских военных за то, что их ракетные обстрелы с акватории Каспийского или Средиземного моря больше эффектны, нежели эффективны. То же самое можно сказать и об американских ударах «Томагавками» по сирийскому военному аэродрому «Шайрат» 7 апреля этого года. Уже на следующий день аэродром активно использовался сирийскими военными летчиками по прямому назначению.
Таким образом, возможно, что с нападениями в иранской столице и с ударами КСИР по базам боевиков в Сирии не все так просто. Более того, эти события нельзя рассматривать вне контекста всего того, что происходит сегодня на Ближнем Востоке.
Трудный выбор
Согласно официальной версии Ирана 7 июня этого года в Тегеране произошло два громких теракта. Одна вооруженная группа ворвалась в здание меджлиса (иранского парламента) и захватила в заложники людей, находившихся в комнате приема посетителей. В ходе спецоперации боевиков ликвидировали, но один из них успел совершить самоподрыв.
Другая группа, состоящая из двух женщин, открыла огонь в мавзолее имама Хомейни. При попытке ареста одна из женщин взорвала на себе бомбу, другая оказалась в руках полицейских. Третья группа террористов, готовящая взрывы в центре столицы, была захвачена незадолго до совершения преступления.
Июньские теракты в Иране вызвали огромный резонанс в стране и за ее пределами. Что неудивительно, поскольку это был, пожалуй, первый в современной истории иранского государства случай использования смертников, и однозначно первый, когда за нападение в Иране ответственность взяла на себя организация «Исламское государство».
Здесь следует отметить, что на фоне очень сложной обстановки в соседних Ираке или Афганистане, Иран считался относительно благополучным с точки зрения террористической угрозы. Это не значит, что терактов в стране нет. Они случаются часто, но имеют свою специфику. Как правило, в Иране нападают на конкретных политических или военных деятелей или же на инфраструктуру КСИР. Так, в последние годы было немало атак, жертвами которых становились лица, связанные с иранской ядерной или ракетной программой. Тегеран традиционно возлагает ответственность за убийство ученых или военных на спецслужбы Израиля и США.
Кроме того, теракты в Иране совершают курдские, арабские и белуджские радикальные группировки, действующие под сепаратистскими лозунгами. Но и они в большинстве случаев не атакуют мирное население и прежде не прибегали к тактике городской партизанской войны. К примеру, в конце апреля этого года во время патрулирования в иранской провинции Систан и Белуджистан были убиты девять иранских пограничников. Кстати, именно в этой провинции президент Ирана Махмуд Ахмадинежад дважды становился мишенью для нападений. На Ахмадинежада покушались в 2005 и 2010 годах.
В целом за последние два года, по словам министра иранской разведки Махмуда Алави, в Иране было предотвращено более ста терактов, направленных против представителей военно-политического истеблишмента или сил органов правопорядка.
В этой связи нападения экстремистов на обычных горожан в здании меджлиса и у мавзолея имама Хомейни, несомненно, стоят особняком. Данное обстоятельство, вероятно, и позволяет говорить о причастности «Исламского государства». Однако пикантность ситуации заключается в том, что иранские власти изначально определили очень широкий круг подозреваемых, но ИГ появилось там не сразу, и, по всей видимости, не случайно.
Так, к вечеру 7 июня официальные лица в Тегеране уверенно говорили о том, что за терактами в столице страны стояли не «Исламское государство», а США, Саудовская Аравия и Израиль. Даже верховный лидер Ирана аятолла Али Хаменеи, хотя и не связал теракты непосредственно с саудитами, все же выступил с речью, в которой раскритиковал политику Эр-Рияда на Ближнем Востоке и его тесные отношения с Вашингтоном.
За два дня ситуация изменилась. 9 июня иранские СМИ написали о том, что «теракты совершили иранские курды из экстремистских группировок». По некоторым данным, к этому моменту было арестовано более 40 подозреваемых. Одновременно сообщалось о «ликвидации двух радикальных организаций в Систане и Белуджистане, которые передали оружие террористам для нападения на меджлис и мавзолей». В связи с этим в Тегеране назвали организатором вылазки Саудовскую Аравию, которую КСИР в своем заявлении обвинил «в пособничестве терроризму».
12 июня министерство информации заявило, что аресты экстремистов продолжаются по всему Ирану. В частности, задержания прошли в таких провинциях, как Курдистан, Систан и Белуджистан, Керманшах, Западный Азербайджан, Альборз и Фарс.
Таким образом, сотрудники министерства информации, фактически разведки Ирана, четко обозначили, что угроза исходит прежде всего от собственных граждан, разделяющих экстремистскую идеологию, например того же «Исламского государства». Между тем на заседании парламента, прошедшем в тот же день, заместитель командующего войсками КСИР генерал Хоссейн Саламэ вновь заявил, что «теракты в Тегеране были результатом действий Саудовской Аравии, Израиля и США, имеющих цель нанести удар по иранской политической системе». На саудовский след указал и глава внешнеполитического ведомства Ирана Мохаммед Джавад Зариф. По его словам, «имеются данные, свидетельствующие о том, что террористы у восточных и западных границ Ирана, получают поддержку со стороны Эр-Рияда».
Наконец, 13 июня в Иране были оглашены первые официальные результаты следствия. Доминирующей стала версия, согласно которой теракт совершили «иранцы, примкнувшие к ячейкам «Исламского государства», имевшие террористический опыт и связанные с ваххабитами».
Очевидно, что озвученная версия стала если не самой правдивой, то уж точно наиболее удобной для всех. Она отражает как интересы тех, кто выступает за более жесткую борьбу с ИГ, так и тех, кто недоволен политикой Саудовской Аравии в регионе. Но она все же не объясняет, почему КСИР выбрал для ответа «Исламскому государству» ракеты средней дальности.
Общий враг?
Примечательно, что определенные политические и военные круги в Тегеране до последнего не желали связывать теракты в столице с «Исламским государством». И это несмотря на то, что, как указывают зарубежные эксперты, «уже 7 июня ИГ взяло на себя ответственность за нападения и публиковало видео из самого здания меджлиса, на котором были видны тела погибших и слышна перестрелка». Согласно тем же экспертам, «8 июня на сайте ИГ было опубликовано заявление группировки на фарси, в котором террористы угрожают уничтожить иранский режим и подорвать безопасность страны. Они назвали случившееся лишь «каплей дождя», который ожидает Иран».
Угрозы в адрес Ирана со стороны ИГ звучали и ранее. Это неудивительно с учетом того, насколько активно на протяжении нескольких лет Тегеран вовлечен в борьбу с «Исламским государством» в Сирии и Ираке. Удивительно скорее то, что акций, подобных 7 июня, или попыток их проведения до сих пор не было.
И здесь нельзя не заметить другой любопытный момент. Нехарактерный для Ирана теракт произошел на фоне резкого осложнения отношений Тегерана и Эр-Рияда. Больше того, вечером 6 июня, находясь в Париже, министр иностранных дел Саудовской Аравии Адель аль-Джубейр неожиданно заявил, что «Иран должен быть наказан за вмешательство в регион и поддержку террористических организаций».
Скорее всего, выпад аль-Джубейра и атаки 7 июня – не более чем случайное совпадение. Но для Тегерана враждебных слов аль-Джубейра оказалось достаточно, чтобы связать теракты с Эр-Риядом. Особенно учитывая, что в последнее время саудовское королевство заметно усилило свое политическое давление на Тегеран и повысило градус недружественной риторики. К примеру, 3 мая министр обороны страны Мухаммед бен Сальман в интервью саудовским телеканалам заявил, что «целью Ирана является завоевание господства над Ближним Востоком, но мы не будем ждать, пока Тегеран перенесет войну на территорию королевства, а первыми начнем военные действия в глубине Ирана».
Угрозы саудитов выглядят еще более убедительными на фоне дипломатического кризиса между Саудовской Аравией и Катаром. Напомним, 5 июня Саудовская Аравия, ОАЭ, Египет, Бахрейн и Йемен прервали дипломатические отношения с Катаром, обвинив его в поддержке терроризма в Персидском заливе. Позже к ним присоединились Мальдивы, Ливия и Коморские острова.
Вообще-то комплекс противоречий между Эр-Риядом и Дохой существовал давно. Это и соперничество за религиозное и идеологическое наследие Мухаммеда Абдель Ваххаба. Правящая в Катаре семья аль-Тани возводит свое происхождение к Ваххабу и считает, что саудиты извратили концепцию ваххабизма, сделав его менее гибким и более нетерпимым. Это и поддержка Катаром организации «Братья-мусульмане», которую Эр-Рияд считает опасным врагом, а ряд арабских государств называют террористической. Это, наконец, отношение к Ирану.
Собственно, поводом к разрыву отношений между Саудовской Аравией и Катаром стали высказывания главы государства Хамада аль-Тани о ведущей роли Ирана как региональной державы. Позднее катарские власти заявили, что сайт, который якобы цитировал аль-Тани, «был взломан хакерами». Но это уже не имело никакого значения. Эр-Рияд не мог не воспользоваться столь удачно подвернувшимся случаем. Незадолго до этого уже были сделаны важные приготовления. В начале мая 200 представителей ваххабитского духовенства королевства написали письмо, в котором выразили сомнения в происхождении правящей семьи Катара от Мухаммеда Абдель Ваххаба. В конце мая король Саудовской Аравии при встрече глав государств Персидского залива и президента США Дональда Трампа публично указал на Катар как на главного спонсора международного терроризма на Ближнем Востоке. А уже в начале июня он убедил присоединиться к бойкоту Катара такие государства, как Египет, ОАЭ и Бахрейн.
Разумеется, при давлении на Катар каждый руководствовался собственными интересами. В Египте всегда негативно оценивали поддержку Дохой египетских «Братьев-мусульман». Два года назад Каир принял решение считать террористической организацией не только «Братьев-мусульман», но и любых их политических сторонников. Ливийское правительство также настороженно следило за тем, как Катар поддерживает связи с рядом вооруженных группировок.
Словом, у каждого нашлась причина выразить свое недовольство политикой Катара в целом и в частности. Однако вольно или невольно антикатарский демарш стал также частью общеарабской стратегии по ограничению влияния Ирана в регионе, которая совпала с интересами США. Нынешняя администрация во главе с Дональдом Трампом с каждым днем усиливает воинственную риторику, подчеркивая, что «Иран продолжает оставаться ведущим мировым спонсором терроризма», а ядерная сделка с ним, «не удалась и полностью игнорирует все другие угрозы, генерируемые им на Ближнем Востоке».
Довольно показательно, что еще до визита 20–21 мая Трампа в Эр-Рияд один из сотрудников Белого дома признался СМИ, будто Трамп отправляется на Ближний Восток, «чтобы скоординировать действия с союзниками по противодействию «Исламскому государству» и Ирану в рамках борьбы против радикального ислама».
В таком случае, не исключено, что визит Трампа в Саудовскую Аравию и Израиль подстегнул в регионе геополитические процессы, направленные на изменение ситуации вокруг Ирана. Судя по всему, Соединенные Штаты все больше не устраивает политика Тегерана в регионе и за его пределами. И даже тот факт, что на прошедших в середине мая этого года президентских выборах победил Хасан Роухани, считающийся очень умеренным политиком, готовым к компромиссам, ничего не меняет.
Недоверие Вашингтона к иранскому руководству, с точки зрения противников Тегерана, вполне оправдано. С одной стороны, действительно, сохранение власти за Роухани свидетельствует о наличии консенсуса в иранских элитах, настроенных решать проблемы отношений с США скорее в мирном русле. С другой стороны, США и их арабские партнеры с большим подозрением следят за внешнеполитическими и военными действиями Ирана. А их можно трактовать как попытку усилить свои позиции в регионе.
Например, 7 апреля этого года командующий иранскими ВМС адмирал Х. Сайяри сообщил о расширении военно-морского присутствия Ирана в международных водах и рассказал о передислокации военных кораблей в Атлантический океан. По его словам, «почти четыре тысячи кораблей были отправлены в свободные воды в сопровождении военных судов Ирана». В качестве подтверждения слов адмирала через три дня Тегеран провел совместные военно-морские учения с Оманом. По их итогам командующий ВМС КСИР адмирал Али Фадави подчеркнул «превосходство военно-морских сил Ирана в Персидском заливе».
Интересно также, что в середине апреля министр обороны Ирана Хоссейн Дехкан назвал правительство Роухани – «лучшей эпохой в развитии оборонных программ и вооружений страны». По его мнению, президент всегда поддерживал оборонные программы и оказывал помощь министерству обороны.
Несомненно, данное заявление можно рассматривать больше как комплиментарное к главе исполнительной власти Ирана. Но факт заключается в том, что именно в период правления умеренного Роухани иранские военные смогли активизировать свою политику на важнейших направлениях. Речь идет и о перевооружении армии, и об увеличении военного бюджета, и о проведении масштабных военных операций в Йемене, Сирии и Ираке.
Отчасти следствием увеличения роли военных в политике можно назвать назначение генерала КСИР Ираджа Масджеди новым послом Ирана в Ираке. Ранее он был советником командующего подразделениями «Кудс», которые принимают непосредственное участие в военных операциях в Сирии и Ираке. Фактически, новый посол Ирана в Багдаде будет одним из тех, кто может определять ход вооруженной борьбы с ИГ, что, в свою очередь, имеет серьезные последствия для двусторонних отношений.
В этом смысле переизбрание Роухани наверняка означает преемственность всей прежней политики Ирана. И это сильно беспокоит Соединенные Штаты и всех их ближневосточных союзников.
В данных условиях катарский кризис, имеющий антииранскую подоплеку, дал старт серьезным геополитическим изменениям в регионе. По всей видимости, объявление бойкота Катару – это приглашение присоединиться к некоему условному антииранскому блоку с участием стран Запада, Израиля и арабских государств, во главе с Саудовской Аравией и Египтом.
И, похоже, что страны переходят от слов к делу. Так, 14 июня парламент Египта одобрил передачу двух спорных островов Тиран и Санафир в Красном море Саудовской Аравии. Египетские депутаты ратифицировали соглашение двух стран о демаркации границы, который в Эр-Рияде подписали еще в прошлом, 2016 году, и тем самым окончательно урегулировали спорные моменты друг с другом.
Тот же Эр-Рияд, чтобы заручиться поддержкой США, усилил военно-техническое сотрудничество с Вашингтоном. В ходе визита Трампа в Саудовскую Аравию был подписал пакет договоренностей на астрономическую сумму в 280 млрд. долларов. Трамп также заключил крупнейшую в истории США оборонную сделку, договорившись о поставках вооружений и военного оборудования саудовскому королевству на 110 миллиардов долларов. Помимо этого были достигнуты двусторонние договоренности о расширении взаимного сотрудничестве в области нефтегазовой и горнодобывающей промышленности, а также в сфере электроэнергетики.
Очевидно, что такие масштабные и долгоиграющие экономические сделки подкрепляются геополитическими соглашениями. Возникает вопрос, а что мог попросить Трамп у арабов взамен на свою поддержку против Ирана? Ответ, казалось бы, лежит на поверхности – Трамп просил всех объединиться перед угрозой международного терроризма и «Исламского государства». Но на Ближнем Востоке проявление международного терроризма – это зачастую следствие, а не причина. Поэтому в словах Трампа и его советников был второй, более важный посыл.
Дело в том, что в настоящее время Соединенным Штатам объективно выгодно, чтобы геополитические процессы на Ближнем Востоке вошли в более предсказуемое русло. В последние годы правления президента Барака Обамы, главной задачей которого в ближневосточной политике было решение так называемой иранской ядерной проблемы, ситуация в регионе была трудно прогнозируемой. Пытаясь договориться с Ираном, Обама шел ему на уступки и закрывал глаза на его военно-политическое присутствие в Сирии, Ираке или Йемене. Возможно даже, что именно активизация Тегерана в регионе как раз стала платой за ядерные договоренности с Америкой.
Иначе говоря, результатом дипломатии Обамы явилось подписание ядерного соглашения с Ираном, которое предотвратило скатывание в очередную войну на Ближнем Востоке. Однако вместе с тем она позволила Тегерану проводить политику в регионе, где и так было слишком много влиятельных игроков. Они, преследуя собственные цели, ломали игру другим участникам. Периодически они вступали во временные альянсы друг с другом, при этом их позиции по одним вопросам могли сходиться, а по другим – вступали в жесткое противоречие. Например, Катар и Турция поддерживали «Братьев-мусульман», но их взгляды не всегда совпадали в Сирии. Саудовская Аравия и Иран вели настоящую прокси-войну в Йемене, но одинаково жестко, по крайней мере на словах, выступали против «Исламского государства» в Сирии. Можно вспомнить также разногласия между Россией и Турцией, Турцией и США и так далее.
В итоге в последнее время мало кто понимал, что именно происходит в гражданском конфликте в Сирии и Ираке. Твой партнер мог оказывать помощь твоим противникам или обвинять в этом тебя. Та же Анкара недовольна тем, что США оказывают поддержку сирийским курдам, а Москва публично обвиняла Реджепа Тайипа Эрдогана в связях с «Исламским государством».
В этой войне всех против всех бенефициаром были радикальные группировки и «Исламское государство». Первые получали поддержку от разных стран, меняли лозунги, названия и выживали как могли. ИГ активно вербовало сторонников по всему миру, а ее пропаганда вызвала к жизни огромное число «террористов-одиночек», которые начали устраивать теракты в Америке, Европе и Юго-Восточной Азии.
Всплеск экстремизма и религиозного радикализма в мире серьезно обеспокоил Запад, но еще больше его настораживала способность ряда ближневосточных стран быстро перейти ту грань, за которой они оказывались в состоянии хаоса. Например, при всех усилиях США и Евросоюза ситуация в Ливии так и не стала стабильной, прежде всего из-за действий разнородных военно-политических сил. Некоторые из них опирались на тех же Катар или Саудовскую Аравию, другие получали поддержку со стороны Запада. Все это приводило к тому, что издержки росли, а усилия Запада не гарантировали победу официально признанного ливийского правительства, чьи противники получали поддержку со стороны арабских союзников.
Обама не мог или не хотел связывать свои последние дни президентства с решением этой ближневосточной задачи. Ему пришлось бы распутывать очень крепкие узлы и учитывать слишком большое количество интересов, в которых было практически невозможно разобраться.
Такая ситуация продолжалась и в первые месяцы правления Трампа, когда мировое сообщество гадало, какой же будет его политика на ближневосточном направлении. После визитов некоторых глав государств Персидского залива, прежде всего саудовских руководителей, в Вашингтон, стало понятно, что нынешнюю администрацию не устраивает положение дел на Ближнем Востоке. Риски оказались чрезвычайно велики. Помимо всего прочего нестабильность в регионе приводила к массовой миграции и давлению на Евросоюз, арабские союзники США опасались развала своих соседей и боялись появления серьезных внешних и внутренних вызовов, сирийский конфликт возродил глобальные амбиции России, чья авиация не давала рухнуть режиму Башара Асада, и подкрепил региональные амбиции Ирана.
Сохранение статус-кво грозило самыми серьезными последствиями для внешней политики консолидированного Запада и его ближневосточных союзников. Первым сигналом того, что ситуация начала меняться, послужил удар США по сирийской базе «Шайрат» в ответ на использование отравляющих газов в городе Хан-Шейхун. Кто стоял за газовой атакой, уже не важно. Главное, что она дала Вашингтону возможность показать всю серьезность своих намерений. Трамп сделал то, на что Обама так и не решился по тем или иным причинам.
Трамп показал всем, что, во-первых, США возвращаются на Ближний Восток и, во-вторых, они готовы к его очередному переформатированию. Арабские партнеры Вашингтона и Израиль к этому уже были готовы. Более того, они даже подталкивали американцев к такому повороту событий. Проблема, похоже, для них заключалась в том, что они видели вариант переформатирования только с учетом военно-политического давления на Иран. Для США же, подчеркнем еще раз, важной была и другая составляющая их ближне- и среднесрочной стратегии – приведение геополитики региона к общему знаменателю. А это следует, что арабам пришло время как можно быстрее отказываться от собственных военно-политических проектов, в том числе и в виде поддержки радикальных организаций, причем не только на сирийской или иракской территории. Безусловно, прежде всего речь шла о завершении проекта «Исламское государство». Не важно, кто за ним стоял на разных этапах развития организации, и с какой целью.
Судя по всему, сигнал американцев в Персидском заливе услышали. В конце мая в Ливии произошло очень любопытное событие. Одна из влиятельных религиозных группировок под названием «Ансар аш-Шариа» неожиданно объявила о самороспуске. Интрига состоит не только в том, что она, как уверяют наблюдатели, получала поддержку со стороны Саудовской Аравии, но и в том, что ливийская национальная армия под командованием Халифы Хафтара при помощи египетских вооруженных сил готовят военную операцию города Дерна и районов, которые раньше были подконтрольны организациям, связанным с Катаром.
Интересно также и то, что в Сирии 15 июня было совершено покушение на лидера террористической организации «Джебхат ан-Нусра», которую зарубежные эксперты связывают с Эр-Риядом. А за две недели до этого в провинции Идлиб от рук смертника погибла военная верхушка организации «Ахрар аш-Шам», аффилированной с Катаром.
Таким образом, складывается впечатление, что арабским спонсорам радикальных группировок на Ближнем Востоке чрезвычайно важно было доказать США, что они максимально дистанцировались от экстремистов, они согласились с правилами игры Вашингтона. Готовы ли они отказаться от собственных крупных политических проектов в действительности, пока сказать трудно. Вопрос был в том, чтобы продемонстрировать свою готовность к изменениям. Вот здесь-то как раз и пригодилось все недовольство, которое Эр-Рияд, Каир и другие годами копили в отношении Катара. Ему инкриминировали поддержку террористических организаций, но фактически припомнили «Братьев-мусульман», особое отношение к Ирану и палестинскому ХАМАС, и многое другое. По сути, катарское руководство стало жертвой больших интриг своих соседей по Заливу и не успело умело отбиться.
Теперь Дохе придется быстро запрыгивать в последний вагон отъезжающего поезда, и США даже готовы ей помочь в этом. Так, 15 июня министр обороны Катара провел переговоры с главой Пентагона и подписал соглашение о покупке американских истребителей на 12 млрд. долл. Очевидно, что Катар получил серьезный урок за попытки играть более самостоятельную и активную роль в регионе.
Однако выводы из истории с катарским кризисом сделала не только Доха, но, видимо, и Иран. Теракт 7 июня шокировал иранскую военно-политическую элиту. Она была уверена, что Саудовская Аравия и США развязывают против государства диверсионную войну. Именно поэтому так долго не было ответа, кто же, собственно, стоял за терактами, хотя иранское общество ставило вопрос ребром после ареста нескольких десятков людей.
В итоге и появилась устраивающая всех версия, что «террористы были иранцами, имевшими связи с ваххабитами». Это ключевой тезис. Потому что вторым в мире ваххабитским государством после Саудовской Аравии является Катар. Тем самым Тегеран как бы дистанцировался от Катара в продолжающемся дипломатическом кризисе. С одной стороны он помогает эмирату – в условиях арабской воздушной, морской и финансовой блокады готов поставлять ему продукты. Но при этом он не разделяет взглядов Дохи на поддержку террористов и, возможно даже, косвенно является жертвой их действий.
Это давало возможность Ирану показать мировому сообществу, что он не спонсор терроризма, а сам является жертвой экстремистов. Не исключено, что именно поэтому КСИР нужно было продемонстрировать ракетный ответ ИГ. Это доказывало, что Тегеран готов на все ради войны с «Исламским государство», к чему всех призывал Вашингтон.
Однако Иран также явно демонстрировал саудитам и их друзьям свои возросшие боевые возможности. Хотя похоже это было скорее на жест отчаяния. Примерно также Саддам Хусейн во время войны в Персидском заливе в 1991 году ударял «Скадами» по Израилю, Саудовской Аравии, Катару и Бахрейну.
Иран явно опасается кардинального изменения ситуации в регионе и чувствует, что кольцо вокруг него сжимается. Катар, возможно, оказался последней каплей. До этого было много чего. Но одним из поворотных пунктов стало присоединение НАТО к коалиции по борьбе с «Исламским государством». Такое решение озвучил генсек Североатлантического альянса Йенс Столтенберг на саммите организации в Брюсселе 25 мая этого года. НАТО не будет задействована в боевых действиях, но должна будет принимать участие в общей дискуссии. А с учетом того, что некоторые члены альянса непосредственно воюют с ИГ, НАТО теперь будет одной из сил, координирующих общие действия.
На деле это означает, что, например, Турция, возможно, утратит часть самостоятельности в сирийском конфликте. А это автоматически уменьшает возможности Ирана по маневрированию между различными влиятельными игроками.
Для Тегерана или Москвы почти все последние новости из Ближнего Востока проходят по разряду плохие. Они рискуют потерять инициативу в Сирии и вокруг нее. Все складывается таким образом, что США и их союзники упорядочивают геополитику на Ближнем Востоке далеко не в пользу Ирана, России и тех, кого они поддерживают в Сирии. Весьма показательным в этом смысле стал инцидент со сбитым американцами сирийским военным самолетом. Именно потому он так болезненно был воспринят иранскими и российскими властями. Видимо, это было очередное доказательство того, что на Ближнем Востоке начинается новая эра, и вполне возможно, что кто-то окажется неспособным быстро приспособиться к изменяющимся условиям.