Мурат Лаумулин
Еще недавно складывалось впечатление, что к концу 2000-х годов зарубежный интерес к нашему региону исчерпал себя. Все, что можно было написать о Центральной Азии, было написано. Запад (а именно там проявляли стратегический особый интерес к региону), как казалось, потерял геополитическую заинтересованность в Центральной Азии, которая еле-еле поддерживалась присутствием США и НАТО в Афганистане. «Законные» интересы России в Центральной Азии были неофициально признаны Вашингтоном в рамках «перезагрузки». Вероятно, это стало возможным благодаря тайной надежде, что влияние Москвы будет сдерживаться растущим присутствием Китая в регионе.
И вот все резко изменилось. С одной стороны, Запад напуган стремлением России, во главе которой вновь встал «интегратор постсоветского пространства» В. Путин, форсировать создание Евразийского союза; с другой – усиление КНР в Центральной Азии также не устраивает западных стратегов. К этому следует приплюсовать существование факторов Ирана, Индии и опять же Афганистана, чтобы понять, что геополитическая борьба вокруг Центральной Азии вовсе не затухает, а входит в новую фазу.
Подтверждение такому выводу можно найти в работах, которые излагаются ниже. Они фокусируются не только на проблемах геополитики, безопасности и международного положения Центральной Азии, но посвящены внутренним проблемам отдельных стран региона, их политическому и социально-экономическому развитию.
Несомненный интерес представляет коллективная монография французских и индийских ученых «Карта Центральной Азии в восприятии и стратегии Индии» (Mapping Central Asia. Indian Perceptions and Strategies. Eds. by M.Laruelle and S.Peyrouse. – Farnham: Ashgate, 2011. – 248 p.). Книга издана под редакцией известных французских востоковедов Марлен Ларюэль и Себастьяна Пейруза, которые, в свою очередь, привлекли к работе таких ветеранов индийского центральноазиеведения, как А. Патнаик, К. Варико, С. Чаттарджи, А. Сенгупту, С. Гопала и других.
С композиционной точки зрения книга состоит из трех частей. Первая часть посвящена общей истории Индии и Центральной Азии как связующему мосту к настоящему. Отношения между двумя цивилизациями и регионами показаны с точки зрения их исторического соседства, интенсивности контактов и последующей «разорванности» связей. Поэтому любопытно, как в исторической памяти новой постколониальной индийской элиты в мифологизированном виде отразились исторические отношения с Центральной Азией, которые, без сомнения, повлияли на формирование представлений и стратегических подходов уже в современное время. Главный вопрос этой части состоит в следующем: будет ли работать механизм исторических контактов двух регионов в XXI веке?
Вторая часть «Контекстуализация индо-центральноазиатских отношений» рассматривает указанный период именно как период надежд, разочарований и постепенного перехода к взаимному прагматизму. В данной части признается, что Индия по своему геополитическому весу и влиянию все-таки не дотягивает до остальных четверых игроков в регионе (Соединенных Штатов, России, Евросоюза и Китая). Третья часть монографии обращена к геополитическим проблемам, оказывающим влияние на политику Индии в отношении Центральной Азии – пакистанский фактор, Кашмир, Афганистан и Синьцзян. В этой части подспудно угадывается мысль авторов о том, что «геополитическая неопределенность» вокруг центральноазиатского региона оставляет Индии шанс встать вровень с другими геополитическими тяжеловесами.
Авторы подчеркивают, что основными причинами появления данного издания были два парадокса. Первый касается того факта, что проблема отношений между Индией и странами Центральной Азии стала традиционным сюжетом с точки зрения классической геополитики. Но парадокс состоит в том, считают авторы, что по-настоящему данный вопрос фактически не исследовался на политическом, экономическом, стратегическом и культурном уровнях взаимодействия. Основным связующим звеном в области безопасности для обеих сторон остается Афганистан («отсутствующая связь», как называют его авторы).
Вторым парадоксом является тот факт, что, несмотря на относительно высокий уровень развитости центральноазиатских исследований в Индии, индийская политологическая школа игнорируется на Западе и практически находится в изоляции. Индийские достижения в этой сфере признаются в основном под эгидой востоковедения.
Выводы из данного труда следуют неутешительные для индийской стороны. Исследователи констатируют пропасть между немалым потенциалом для создания индо-центральноазиатского альянса и той слабостью своего присутствия в регионе, который демонстрирует Дели к концу первой декады XXI столетия. Очевидно, что Индия осталась в стороне от той схватки в жестком стиле, которую вели Москва и Вашингтон на геополитическом уровне, и Россия, США и Китай за обладание энергоресурсами. Тем самым Индия могла бы встать в один ряд с державами, использующими для влияния экономические рычаги – Евросоюзом, Южной Кореей и Японией.
Но, констатируют авторы, Индия никогда не сможет заменить Китай в экономическом смысле. Среди всех стран региона первоочередной интерес для Индии представляет Казахстан. Стороны могли бы успешно сотрудничать в самых разных областях: космосе (особенно после ухода России из Байконура), атомной энергетике и информационных технологиях. В целом три государства – Индия, Казахстан и Россия – могли бы составить, по мнению авторов, успешный геоэкономический треугольник.
Если в будущем удастся направить основные потоки энергоресурсов (газ, электроэнергия, в меньшей степени нефть и уран) из Центральной в Южную Азию, экономическое значение Индии для региона неизмеримо возрастет, и наоборот. Но авторы не исключают, что геополитическая ситуация в регионе может стагнировать; хуже того, события могут развиваться далеко не в пользу Индии. Такой сценарий предусматривает установление экономического протектората Пекина в регионе или исламизацию стран Центральной Азии. В целом же звучит финальный вывод: отношения между Индией и Центральной Азией зависят от сторонних факторов, которые не поддаются манипулированию и контролю.
К предыдущему изданию тематически примыкает коллективная монография (под ред. К. Варико, университет Дж. Неру) «Религия и безопасность в Южной и Центральной Азии» (Religion and Security in South and Central Asia. Ed. by K.Warikoo. – London, New York: Routledge, 2011. – 217 p.). Авторский коллектив рассматривает проблему в широком международном контексте: возрождение «Талибана» в Афганистане, талибанизация Пакистана, политика и практика исламского терроризма в Индии, исламский экстремизм в Кашмире, исламский экстремизм и террористическая сеть в Бангладеш, дестабилизирующая роль «Хизб-ут-Тахрир» в Центральной Азии, роль мусульманских лидеров в Таджикистане, этнорелигиозный сепаратизм в Синьцзяне и др.
Как мы видим, руководитель проекта К. Варико сделал попытку максимально внедрить центральноазиатскую проблематику в расширенную региональную повестку дня, рассматривая оба региона через призму растущей угрозы радикального исламизма. Он исходит из того, что исламисты принципиально не согласны с концепцией демократии и секуляризма. В то же время риторика политического ислама представляет собой ответную реакцию на растущее экономическое неравенство, коррупцию, политическое бессилие внутри мусульманских обществ, а также на моральное банкротство современной западной материалистической культуры и ее системы ценностей. Не остались в стороне от этих процессов и страны Центральной Азии. Но основной причиной нестабильности с исламистским подтекстом Варико видит в близости региона к Афганистану; по этой же причине данная угроза затрагивает Пакистан и Индию.
Индийский исследователь вполне резонно предполагает, что общая угроза должна сплотить заинтересованные стороны – Индию, Китай, Россию и ее центральноазиатских союзников. В качестве другого инструмента для сопротивления воинствующему исламизму Варико называет суфизм и в более широком смысле – общее культурно-религиозное наследие некогда обширного и связанного между собой региона Северного Индостана, Среднего Востока и Центральной Азии. Фактически, к созданию альтернативы в форме умеренного ислама (в форме суфийской традиции) в качестве официальной политики ученый и призывает режимы Центральной Азии. Представляется очевидным, что после недавних событий в регионе над этой идеей стоит призадуматься.
Очередное исследование, увидевшее свет также в рамках программы Института ЦА и Кавказа при Университете Дж. Гопкинса, принадлежит перу Никласа Сванстрёма и посвящено новой роли Китая в Центральной Азии. Исследование «Китай и Большая Центральная Азия: новые границы?» (Swanström N. China and Greater Central Asia: New Frontiers? – Washington, DC: Central Asia-Caucasus Institute & Silk Road Studies Program, 2011. – 84 p.) продолжает академический дискурс, заданный его старшим коллегой Ф. Старром. Как известно, именно он ввел в научный и политический оборот понятие «БЦА». Но Сванстрём идет дальше: для шведского ученого БЦА – это не только собственно Центральная Азия и Афганистан, но и Пакистан, Иран и Монголия (возможно, часть Кавказа с Азербайджаном).
Автор констатирует в качестве аксиомы выросшее влияние Китая в регионе, для которого регион БЦА представляет чрезвычайную важность в силу экономических и геополитических причин. В отличие от многих других исследователей, Сванстрём придерживается точки зрения, что Пекину удалось добиться успеха в сфере применения так называемой мягкой силы (по-видимому, это наблюдение относится к не постсоветским республикам, а к нашим южным соседям). Основной смысл всей китайской политики и стратегии в регионе заключался в использовании стран, ресурсов и рынков региона в свою пользу, но так, чтобы у России и государств Центральной Азии не сложилось впечатление, что Китай представляет для них угрозу.
Сванстрём пытается выявить основные моменты китайской стратегии в регионе БЦА. Скорее всего, Китай исходит из того, что через некоторое время (речь идет об одном-двух поколениях) геополитическая ориентация государств, входящих в БЦА, может кардинально поменяться. И не стоит говорить, в какую сторону. Растущее китайское влияние уже вступает в противоречие с интересами США, России и Евросоюза, но вопрос – приведет ли это к кооперации или конфликту – пока остается открытым. Создание тесных экономических связей во внутренней Евразии является неотъемлемой частью подъема и усиления могущества Китая. Китайская экспансия в БЦА должна учитываться при долгосрочном стратегическом планировании всеми заинтересованными государствами, поскольку это неизбежно отразится как на них самих, так и на балансе сил на Евразийском континенте.
Автор рассматривает также проблему с точки зрения европейских интересов. Он высказывает мысль, что ЕС и КНР могут и должны форсировать трансевразийские транспортные связи. В случае если такой альянс сложится, это может самым благотворным образом сказаться на экономическом положении государств БЦА, не считая того, что от этого выигрывают сами Европа и Китай. В любом случае Брюссель и Пекин могли бы координировать (наряду с США) свои стратегии в БЦА. Но вызывает сомнения вывод автора о том, что Китай усвоил от США и использует американские методы распространения своего влияния. Ученый отмечает, что растущий антиамериканизм и падение кредитоспособности Вашингтона заставляет многие государства региона менять ориентацию на Пекин. На ближайшее будущее центральным вопросом, по мнению Сванстрёма, остается следующий: будет ли Китай включаться в различные многосторонние структуры БЦА?
В прошлом году известный американский специалист по нашему региону Фредерик Старр (Университет Джонса Гопкинса) собрал интернациональную команду для подготовки проекта «Ферганская долина: сердце Центральной Азии» (Starr S.F. (ed.). Ferghana Valley. The Heart of Central Asia. – Armonk, New York, London: M. E. Sharpe, 2011. – XX+442 pp.). По мнению ученого, с населением 12 млн. чел. Фергана представляет собой один из самых населенных районов мира. Уникальность региону придают также такие факторы, как этническая и лингвистическая пестрота населения и политическая раздробленность, так как долина принадлежит сразу трем среднеазиатским государствам. При этом с географической точки зрения их части долины являются периферийными для столиц этих республик.
Данное фундаментальное издание состоит из 14 глав, которые охватывают историю региона с древнейших времен и до современности, при этом отдельные проблемы выделены в специальные главы, посвященные экономике, экологии, культуре, исламу и международному положению Ферганы. Но концептуальную линию задает введение и заключение, написанное проф. Старром. Ученый считает, что экономический вклад Ферганской долины в экономику каждой республики невероятно высок. Это самый крупный рынок во всей Центральной Азии; хлопководство делает долину вторым производителем «белого золота» в мире. С историко-географической точки зрения, подчеркивает Старр, Фергана остается наследницей древних маршрутов, соединявших Европу с Китаем и Индией. Развитая сеть железных дорог и газопроводов вполне может вернуть Фергане прежнее международное значение.
Уже только одних этих фактов достаточно, чтобы привлечь к себе внимание мирового сообщества, отмечает исследователь. Однако долина завоевала себе печальную славу одного из центров нестабильности вот уже на протяжении более чем двух десятилетий. Это относится в первую очередь к узбекскому и киргизскому секторам долины. Но Ф. Старр убежден, что слава одного из самых нестабильных регионов получена Ферганой незаслуженно. Для того чтобы понять реальную суть проходящих в регионе процессов, необходимо комплексное изучение на стыке социологии, политологии, истории, лингвистики, экономики и т. д. Старр выделяет два самых сложных сюжета ферганской проблемы: вопрос о правомерности существующих границ и проблему использования водных ресурсов.
Американский ученый считает, что для понимания феномена Ферганы необходимо прояснить девять вопросов. Эти вопросы следующие:
1) какие периоды и какие эпизоды в истории долины продолжают оказывать влияние на ее современность?
2) Является ли Фергана центром или же периферийной зоной в отношении других центров?
3) Можно ли говорить о гомогенной и единой истории и культуре Ферганской долины, или же она мозаична?
4) Чего больше в истории и современности долины – изоляции или контактов?
5) Каково соотношение влияния религии и светского начала в истории и в сегодняшней жизни долины?
6) Какие факторы в большей степени превалируют в социокультурной жизни региона – внутренние или внешние?
7) Что происходило в реальности в последние десятилетия в долине – стагнация или ускоренные изменения?
8) Каков подлинный механизм управления в регионе – внешний или внутренний?
9) Каково соотношение между центробежными и центростремительными силами в регионе; между координацией, интеграцией и дезинтеграцией? Ответив на эти вопросы, заключает Старр, можно не только понять Ферганскую долину, но и всю Центральную Азию в целом.
К каким выводам приходит американский эксперт со своей интернациональной командой? Они неутешительны. Регион страдает многочисленными социально-экономическими и экологическими проблемами, что и так хорошо известно. Главная проблема состоит в другом – Фергана стремительно утрачивает свою историческую гомогенность, и все три сектора долины развиваются в центробежном духе. И это результат скорее не советской эпохи (хотя именно ей регион обязан созданием административных барьеров), а постсоветской, так как только после получения независимости новые независимые государства приступили к активному строительству наций, что не могло не отразиться на культурно-исторической общности местного населения.
Ф. Старр, давно известный своими новаторскими идеями, в качестве панацеи от всех проблем региона предлагает создать нечто вроде коллективного международного органа, для которого он уже подыскал подходящее название – «Координационный совет Ферганской долины». Такой совет мог бы, по замыслу ученого, стать основой для более широкого взаимного сотрудничества всех стран региона.
Авторы небольшого обзора (Central Asia: Decay and Decline. Asia Report N°201. 3 February 2011. – Bishkek/Brussels: ICG, 2011. – III+42 pp.), подготовленного международной кризисной группой и посвященного региону, считают, что в Центральной Азии происходят «разложение и упадок». Чтобы прийти к подобному выводу, авторам пришлось внимательно изучить подробные статистические данные в социально-экономической сфере – здравоохранении, образовании, энергетике и транспорте. Проблемы охватывают практически все сферы социальной инфрастуктуры каждой из республик (оговорки делаются для Казахстана), но в каждой стране есть своя специфическая область, которая поражена особенно сильно. В Кыргызстане и Таджикистане процесс упадка гражданской инфрастуктуры подошел к краю пропасти и уже практически неостановим (хотя энергетика демонстрирует признаки выживания). В Узбекистане и Туркменистане особенно поражены здравоохранение и образование (но в упадке энергетика).
Казахстан, по мнению составителей обзора, играет сам в собственной лиге. Это отнюдь не комплимент; он означает, что в Казахстане семимильными шагами продолжается процесс дифференциации между элитными и обычными сферами (образование и здравоохранение), куда не попадают или мало попадают довольно внушительные государственные субсидии. То есть в республике существуют объекты, вполне отвечающие среднемировым стандартам, и есть находящиеся в упадке, что вполне сравнимо с положением у южных соседей. Тем не менее авторы признают, что в отличие от своих соседей Казахстан или сумел добиться частичного прогресса, или хотя бы сохранил советский уровень.
К предыдущему обзору примыкает другой – «Кризис управления в Центральной Азии», выпущенный Азиатским обществом в Вашингтоне (Shishkin Ph. Central Asia’s Crisis of Governance. – Washington, DC: Asia Society, 2012. – 40 p.). Его автор Ф. Шишкин (обозреватель «Уолл-Стрит Джорнал») рассматривает регион в двух плоскостях: с точки зрения развития каждой республики и с позиции влияния геополитических игроков (России, Китая, США и ЕС). Для каждого из государств региона обозреватель находит емкое определение: Казахстан – это образчик электорального авторитаризма; Киргизия – страна вечной революции; Таджикистан – провальное государство; Туркмения – подпитываемое газом королевство в песках; и, наконец, Узбекистан у него – это полицейское государство стратегического значения.
Как следует из текста (хотя автор прямо об этом не говорит), регион испытывает кризис управления как с общепринятой, внутриполитической точки зрения (то есть эрозия государственных институтов и системы управления), так и с геополитической, что более интересно. По-видимому, регион не обретет своего «внешнего управления». Соединенные Штаты и НАТО (что скажется и на позициях Евросоюза) вскоре покинут Афганистан, что неминуемо означает снижение геополитического влияния Запада. По идее, от этого должны выиграть Россия и Китай, но этого может и не произойти. Россия на глазах теряет свои позиции, уступая их Китаю, который, в свою очередь, не намерен устанавливать в регионе своего управления в духе прежнего колониализма, империализма или тоталитаризма.
Таким образом, в скором будущем Центральную Азию ждет не обострение геополитической борьбы (которая уже возобновилась, как считают многие наши эксперты), а наоборот – затухание и недостаток внешнего давления. Как ни парадоксально звучит данный вывод американского исследователя и насколько глубоко он противоречит привычным нам взглядам на геополитическое значение Центральной Азии, если ему следовать, то приоритетное значение в недалеком будущем должен иметь кризис внутриполитического управления, то есть кризис государственных институтов, обострение межэлитной, межклановой и межрегиональной борьбы в ряде республик региона, схватки за политическое лидерство, наследование власти и т. д.
Книга американского исследователя (Университет Дж. Мэйсона) Эрика Макглинчи носит претенциозное название «Хаос, насилие и династийность: политика и ислам в Центральной Азии» (McGlinchey E. Chaos, Violence, Dynasty. Politics and Islam in Central Asia. – Pittsburgh (Pa): Pittsburgh University Press, 2011. – XIV+216 pp.). В то же время содержание книги не вполне соответствует названию, которая в большей степени посвящена проблемам авторитаризма (на примере нашего региона).
Как считает автор, три ключевых фактора сыграли решающую роль в диверсификации различных моделей авторитаризма в Центральной Азии: степень вовлеченности (или, соответственно, невовлеченности) Москвы в местные дела; наличие или недостаток экономических (природных) ресурсов и разная степень влияния ислама. В целом, делает вывод исследователь, на диверсификацию режимов и их стабильность повлияла совокупность факторов. К ним он относит наследование прочного партийно-административного аппарата (Казахстан и Узбекистан); чрезмерную зависимость от иностранной помощи (Киргизия), которая делает правящий класс уязвимым; нехватку экономических ресурсов, что обрекает режим на применение насилия или на неизбежную децентрализацию, клановый регионализм и т. д. (Кыргызстан и Узбекистан); в свою очередь, наличие богатых ресурсов (Казахстан) позволяет режиму избежать дилеммы между децентрализацией и насилием.
И последнее, на чем останавливается автор: политическая нестабильность, нехватка ресурсов, положенные на прочные исторические традиции исламских обществ, делает неизбежным превращение исламского фактора в фактор социальной и политической гравитации. Впрочем, данный вывод Э. Макглинчи далеко не нов. О превращении ислама в политическую силу западные политологи заговорили еще в начале девяностых годов. В дополнение следует отметить, что издание снабжено многочисленными диаграммами и таблицами, призванными наглядно продемонстрировать различия в развитии между тремя центральноазиатскими республиками.
Киргизский сюжет продолжается в работе Дж. Энгвела «Флирт с провалом государства: власть и политика в Кыргызстане со времен независимости» (Engvall J. Flirting with State Failure: Power and Politics in Kyrgyzstan since Independence. – A Joint Transatlantic Research and Policy Center. – Washington, D. C.: Central Asia-Caucasus Institute & Silk Road Studies Program, 2011. – 101 p.). Издание, несмотря на свой относительно небольшой объем, носит концептуальный характер, и как это следует из названия, призвано объяснить, почему государственное строительство в этой республике носило провальный характер. Автор оценивает первые годы правления А. Акаева как прогрессивные, когда тому удалось внедрить в республике демократию и рыночные отношения. Но инструменты (правительство, государственные институты), которыми пользовался Акаев при внедрении реформ, были непригодны для их реализации в реальной жизни. Вскоре развитие событий, отмечает автор, привело к хаосу и падению до минимума системы государственного управления. Но надеждам на демократизацию не суждено было сбыться. Новый президент К. Бакиев создал клептократический режим, который по злоупотреблениям превзошел акаевский. Результат известен: в 2010 году Бакиев был свергнут.
Дж. Энгвел исходит из того, что рассматривает политическую историю Киргизии с позиции борьбы между отдельными персонами, а не организованными по интересам группами. Элиты конкурируют за власть не в рамках формальных политических институтов, а используя патроно-клиентскую пирамиду. Возникший здесь политический порядок имеет три существенных характеристики. Первая заключается в чрезмерно персонализированном влиянии (Энгвел имеет в виду «близость к телу»). Вторая характеристика киргизской политической системы – постоянное перераспределение экономической ренты. Третья характерная черта подразумевает, что государство организуется по принципу рынка. Это включает в себя регулярную приватизацию госсобственности, создание различных фондов, компаний и т. д., через которые происходит перераспределение ресурсов и финансовых потоков. При очередной смене режима и повороте политики все отбирается, и процесс начинается снова.
Автор подчеркивает, что к Кыргызстану нельзя подходить с обычными мерками формального управления. Энгвел испытывает большие сомнения, что переход Кыргызстана к парламентской системе сможет исправить положение вещей. Ситуация усугубляется тем фактом, что за годы независимости криминальная среда вышла из неорганизованной фазы и превратилась в группу хорошо организованных преступных синдикатов, контролирующих государственные предприятия, сельское хозяйство, легкую промышленность и транзит наркотиков (по оценкам исследователя, 15–20 процентов афганских наркотиков проникает на мировой рынок через Киргизию). Естественно, поход криминальных авторитетов в официальную политику был лишь вопросом времени.
В целом автор дает республике следующую характеристику – «неорганизованный остров демократии Центральной Азии». Критически важным для Кыргызстана, заключает автор, является вопрос, сможет ли полупарламентская система, созданная после последнего переворота, работать на практике и увести политическую элиту из цепкой хватки прошлого.
Среди страноведческих книг следует отметить недавно вышедшую работу С. Пейруза «Туркменистан: стратегия власти, дилемма развития» (Peyrouse Sebastien. Turkmenistan. Strategies of Power, Dilemmas of Development. – Armonk, New York: Sharpe, 2012. – 248 p.). Эта монография является продолжением его книги «Туркменистан: судьба на перекрестке империй» (2007 г.) и во многом ее повторяет, особенно на концептуальном уровне.
Пейруз сводит концепцию своей первой книги к ряду следующих проблем. Монография состоит из трех частей и десяти глав. Первая часть достаточно подробно для западного читателя описывает географию, историю и образование туркменского народа. Особое внимание уделяется российско-советскому периоду. Французский исследователь исходит из того, что Туркменистан относится к тем странам, которые призваны своей историей и местоположением занять соответствующую нишу в XXI веке, что и вызывает к ним живой интерес.
Вторая часть работы Пейруза посвящена изучению технологии власти в Туркмении и всем аспектам режима С. Ниязова. Он отмечает, что первые пятнадцать лет независимости Туркменистана были неразрывно связаны с амбициозной личностью президента С. Ниязова. Именно он смоделировал как политические институты страны, так и культурную жизнь, и оставил негативный след, длительные последствия которого до сих пор трудно измерить. В конце части автор подводит читателя к периоду, когда власть унаследовал Г. Бердымухамедов. Французский исследователь ставит вопрос так: а была ли оттепель? (о ней он говорил в предыдущей книге). В результате размышлений автор приходит к выводу, что начало правления Бердымухамедова оказалось всего лишь «иллюзией оттепели».
Третья часть книги посвящена дилеммам, с которыми сталкивается современный Туркменистан в экономике и внешней политике. Здесь можно наблюдать некоторые парадоксы и резкие метаморфозы туркменской политики, в частности появление своеобразного газового треугольника Россия – Украина – Туркмения, использование Ирана для сдерживания Москвы, повышенный интерес к проекту ТАПИ, переориентация на Китай и Евросоюз. Пейруз не обходит такие острые и деликатные вопросы, как, например, превращение Туркмении в транспортный хаб для афганских наркотиков, и отмечает растущую синофилию в политике Ашхабада.
Пейруз говорит, что внешняя политика страны определяется в основном обладанием углеводородами и тем местом, которое Туркменистан желает занять на международной арене. Ввиду анклавности своего положения, Туркменистан в своем экономическом развитии особым образом зависит от наличия умения сотрудничать с соседями, невзирая на их политический режим. И все же стране удалось установить некое подобие интеграции с такими непосредственными соседями, как Иран, или более отдаленными – как Турция и Китай. Контакты с Россией остаются сложными, поскольку туркменский режим все еще таит обиду на «старшего брата» в плане ущемления его независимости, но в то же время оставляет Москве контроль над экспортом своего газа.
Автор считает, что на сегодняшний день практически полностью восстановлены отношения с великими державами, такими как США или Европейский союз, а также с международными и постсоветскими организациями. Чисто прагматическое экономическое партнерство, далекое от проблем «демократизации», было сохранено Ашхабадом с крупными региональными соседями Туркменистана.
По его мнению, новая «энергетическая игра» сталкивает интересы крупных международных игроков, к которым относятся США, Европейский союз, Россия, Китай, Иран, Индия, Пакистан. То есть Центральная Азия остается стратегическим местом, где державы «соревнуются в силе и связях». Остается надеяться, заключает Пейруз, что в этой трудной игре Туркменистан использует свою выгодную ситуацию и будет способен решать собственные стратегические цели на благо своего многострадального народа.
«Ислам без вуали: казахстанский путь умеренности» – так назвал свою книгу (Salhani C. Islam without a Veil. Kazakhstan’s Path of Moderation. – Washington, DC: Potomac Books, 2011. – XV+203 pp.) о нашей республике американский обозреватель и журналист Клод Салани (Международный институт стратегических исследований). Книга стала результатом полугодовой командировки Салани в РК в качестве корреспондента «Вашингтон таймс» в 2010 году. Книга, очевидно, написана в журналистском стиле и носит явно репортажный характер.
Автор подает современную историю Казахстана под углом зрения исламского вопроса. В этой связи он ставит ряд проблем: могут ли сосуществовать ислам и модернизация, ислам и демократия, каково влияние салафитов на современное казахстанское общество, возможна ли конвергенция Ближнего Востока и Центральной Азии не только с культурной и цивилизационной точки зрения, но и с политической и экономической? Любопытно, что автор еще за год поставил в своей работе вопрос о том, столкнется ли казахстанское общество вскоре с проблемой исламского терроризма.
Безусловным украшением издания является интервью, которое взял автор у Президента РК Н. Назарбаева для своей газеты, посвященное проблемам исламизма и председательства Казахстана в ОБСЕ. По-видимому, многие из своих идей для книги журналист почерпнул из интервью с нашим президентом. В целом основной лейтмотив издания Салани звучит следующим образом: действительно, существует особый казахстанский путь – как в экономике, так и в политике. Это путь умеренности, постепенных реформ и толерантности. С таким выводом талантливого журналиста нельзя не согласиться.
Новая книга британского исследователя Дж. Айткена «Казахстан: сюрпризы и стереотипы» (Москва: Художественная литература, 2011. – 208 с.) является логическим и тематическим продолжением его предыдущего труда «Нурсултан Назарбаев и созидание Казахстана» (2009). По-видимому, объем информации, идей и впечатлений был настолько велик, что потребовал продолжения. Сравним обе книги.
Книга Джонатана Эйткена «Назарбаев и создание Казахстана» была призвана устранить недостаток знаний внешнего мира – и прежде всего Запада – и ближе познакомить зарубежную аудиторию с архитектором наиболее успешного государства в Центральной Азии. Это результат многочасовых бесед автора с нашим президентом, в которых глава Казахстана делился своими воспоминаниями и идеями. В новом, фактически документальном исследовании Айткен развивает сюжеты, заложенные в предыдущем издании, но уже без акцентирования на личности казахстанского лидера. Главный персонаж новой книги – это сам современный Казахстан, его двадцатилетний опыт независимости. Основная мысль автора книги состоит в том, что на Западе и в целом в мире «ширится осознание того, что в степи зреет новая держава. На стратегическом перекрестке, где сходятся вместе российская, китайская, среднеазиатская и западная цивилизации, Казахстан утвердил себя как стабильное и значимое суверенное государство».
Британский ученый считает, что механизм государственного управления и политиНесомненный интерес представляет коллективная монография французских и индийских ученых «Карта Центральной Азии в восприятии и стратегии Индии» pческие процессы в Казахстане заслуживают пристального внимания, и западным СМИ и части политологов следует отказаться от стереотипов и клише в духе характеристики страны как диктатуры, полицейского государства или жесткого авторитарного режима. По его мнению, несмотря на богатые природные ресурсы, главным богатством Казахстана являются люди, в которых сочетаются таланты и традиции, амбиции и крепкая историческая память. Основная идея книги Айткена состоит в том, что для лучшего понимания прошлого и будущего Казахстана чрезвычайно важно учитывать три взаимосвязанные составляющие: движение через страдания и невзгоды, выживание и успех. Как уверен автор, понимание тяжелых испытаний, выпавших на долю республики в ХХ веке, дает более ясное представление о ее будущем в ХХI столетии.
С экономической точки зрения, пишет Айткен, многообещающим признаком стабильности и роста является появление в стране молодого и амбициозного среднего класса. В то же время автор не проходит мимо проблем современного Казахстана, среди которых он называет советское наследие, однопартийность (книга писалась до выборов в декабре 2011 г.), высокий уровень коррупции, низкую квалификацию судебно-юридической системы, ограниченность свободы СМИ. И хотя полноценная демократия остается делом будущего, по мнению автора, все-таки в большинстве указанных сфер реальный прогресс очевиден. Особенно Дж. Айткена поразил один факт: если на Западе общественность склонна проявлять цинизм по отношению к власти и там высок уровень недоверия к политическим лидерам, то казахстанское общественное мнение сохраняет противоположную тенденцию.
В качестве главной политической интриги последнего времени Айткен называет отмену референдума, когда, по его мнению, «новый Казахстан победил старый». То есть отказ от проведения референдума по продлению полномочий действующего президента (весной 2011 г.) стал поражением старой элиты, предпочитающей статус-кво, которое гарантирует ей стабильное существование в рамках действующей системы под покровительством президента. Подобное решение Н. Назарбаева снискало ему поддержку тех слоев населения, которые автор называет «новым Казахстаном» и к которым относит либеральную интеллигенцию, студенчество, молодежь, прогрессивную часть предпринимательского класса, чиновничества и простых тружеников.
В целом Дж. Айткен затрагивает широкий спектр проблем внутренней и внешней политики Казахстана. Не вызывает сомнений, что книга написана от лица доброжелателя и друга Казахстана, хотя в ней немало места уделено объективной и справедливой критике. Но это конструктивная критика, которая не вызывает раздражения, а призывает устранять недостатки и решать проблемы.
Картина историографии, посвященной Центральной Азии, была неполной без упоминания работ наших немецких и российских коллег. В прошлом году в рамках совместного проекта германского Фонда им. Розы Люксембург и Института востоковедения РАН увидела свет третья в этой серии коллективная монография «Политический процесс в Центральной Азии». В новой работе интернациональный авторский коллектив анализирует политические процессы в странах региона, особенности социально-экономического развития государств Центральной Азии, коренные перемены, затронувшие все сферы жизни общества (Политический процесс в Центральной Азии: результаты, проблемы, перспективы. – Москва: ИВ РАН/ЦСПИ, 2011. – 406 с.).
Во вступительной статье авторы (Арне К. Зайферт, Ирина Звягельская) исходят из того, что в государствах Центральной Азии наблюдаются устойчивость авторитарной модели правления, специфический тип кланово-бюрократического капитализма, обслуживающего весьма ограниченную по численности группу, сложное взаимодействие традиции модерна, усиление влияния религии в общественной жизни. Поэтому политическая борьба сконцентрирована не на альтернативных политических курсах, а в основном на проблемах влияния.
В этой связи авторы затрагивают крайне важный вопрос. Они отмечают, что существуют еще два варианта конфигурации региона, которые были предложены как альтернативное видение его истории, культуры и политических интересов. Один именуется «Центральная Евразия», другой – «Большая Центральная Азия». Главный довод такого переименования заключается в том, что прежняя «Центральная Азия» несет на себе явные следы российского и советского проектирования – между тем после распада СССР советское наследие постепенно стирается: на первый план выступают новые геополитические конфигурации или, наоборот, более старые и более фундаментальные отношения, связанные с культурой, языком, религией. Следовательно, как считают сторонники новых названий, необходимо присоединить к Центральной Азии некоторые соседние страны и рассматривать их как историческое геополитическое целое. Такой аргумент уже получил популярность в экспертном сообществе и институциональную поддержку в названиях разного рода сообществ, мероприятий и департаментов.
По мнению авторов, проблема нового взгляда на регион и его название (в данном случае разница между «Центральной Евразией» и «Большой Центральной Азией» носит второстепенный, скорее стилистический характер) заключается в том, что его проектировщики весьма неопределенно рисуют границы провозглашаемой ими культурно-географической конструкции. Помимо пяти названных стран, в нее более или менее единодушно включают Афганистан, остальной список может включать в себя, в зависимости от фантазии конкретного автора, Монголию, китайский Синьцзян, восточные районы Ирана северо-западные районы Пакистана, Западную Сибирь, Южный Урал Поволжье, Закавказье и Крым.
Один из руководителей проекта А. Зайферт посвятил свой раздел проблеме политического ислама в Центральной Азии. Немецкий эксперт исходит из того, что ислам в настоящее время не является фактором, порождающим конфликты в регионе Центральной Азии. В целом нет оснований полагать, что исламисты возьмут власть. Ситуация, однако, может измениться, если верующие, религиозные деятели, политические представители от ислама столкнутся со стратегией подавления. На этой почве могут разразиться религиозные войны, тогда фактор ислама сам по себе станет причиной конфликтов. До сих пор подобная ситуация не складывалась. Региональные местные группы исламских элит используют ислам – на данном этапе – пока только в роли «инструмента», для того чтобы реализовать свои интересы или реагировать на объективно существующий конфликтный материал в обществах своих стран.
На такую реакцию населения влияют сразу два фактора – взрывоопасный нерешенный социальный вопрос и быстро «национализирующийся» ислам. Они как бы сливаются в один сильный поток. Тем самым одновременность этих двух факторов и их слияние в форме религиозности придает необыкновенную динамичность всем общественно-политическим процессам, в особенности в религиозной сфере. Этому содействует почти полное отсутствие на политической сцене Центральной Азии социальных левых движений, партий профсоюзов, достаточно сильных, чтобы выразить неудовлетворенность населения путем выдвижения альтернатив и организацией борьбы за социальную справедливость.
Зайферт отмечает, что настало время вывести понятие «политический ислам» из его анонимного употребления. На практике он выступает в лице конкретных партий, политиков, активистов. Зайферт уверен (и эту мысль он не раз высказывал в других своих работах), что для Европы, наверное, главный повод установить доверительные отношения с политическим исламом в Центральной Азии мог быть связан с завершением военного присутствия Запада в Афганистане. При этом особая роль отводится ОБСЕ. Она должна заботиться о том, чтобы существующий на латентном уровне конфликт между светской властью и исламским политическим исламом не перерастал в антагонизм, которым внешние силы могли бы воспользоваться в своих интересах. Он вновь подчеркивает, что Европа должна осознать, что ислам и исламские политические движения в азиатской части ОБСЕ являются стратегической константой, а не переменной величиной.
Немецкий специалист в качестве предложения выдвигает следующую мысль: изменению отношений между Европой и центральноазиатским политическим исламом мешает сегодня, главным образом, то, что как европейские политики, так и правящие режимы Центральной Азии недопонимают ключевое значение демократического обращения с «исламским фактором», который куда важнее и ценнее конститутивной составляющей в формировании молодых национальных государств. В результате этого ряд основных проблем остается нерешенным. Главное – необходимо признать, что достижение мирного сосуществования между секуляризмом и исламом в Центральной Азии является жизненно важным аспектом стабилизации как внутри стран в процессе государственного строительства, так в масштабах взаимоотношений всего региона со светской Европой.
Кроме того, Европе надо учитывать, что, хотя наличие мусульманского большинства среди населения не ведет автоматически к образованию исламского государства, светские элиты не могут гарантировать, что эти государства впредь всегда будут носить светский характер. Отсюда вывод, что до тех пор, пока вопрос об общественно-политической ориентации этих стран, то есть будет ли в них светский или исламский государственный строй, остается открытым, исламский фактор будет находиться в центре политической борьбы в Центральной Азии. Ее результат совершенно однозначно зависит от того, удастся ли удержать светско-исламские отношения на таком уровне взаимного приспособления, чтобы совместное государство являлось для обеих сторон в равной степени общественно-политической родиной.
Зайферт в заключение выступает с резкой критикой капиталистической системы и применения ее принципов на практике в Центральной Азии. Он подозревает, что изначально существовал (у западных элит) план по полному уничтожению социалистической альтернативы либеральному капитализму. По его мнению, главная цель западной стратегии трансформации – искоренение политических и экономических основ общества советского типа – была достигнута.
Он заключает: пока Западу не удалось добиться создания политических систем по своему подобию. На самом деле происходящие в регионе процессы свидетельствуют о том, что транзит рядом государств уже завершен, в них сформировались вполне консолидированные политические режимы «нового типа», не учтенные в укоренившихся западных представлениях о транзите.
Финальный вывод размышлений А. Зайферта посвящен международным и геополитическим перспективам региона. Немецкий ученый вполне справедливо отмечает, что на развитие политических процессов в Центральной Азии влияет также соперничество основных геополитических игроков – России, США и Китая. В силу своих экономических, военных и политических возможностей государства региона, очевидно, не смогут воспользоваться политической тактикой более самостоятельных геополитических игроков. Они не могут, да и не должны однозначно принимать позицию лишь одной из сторон. В основе их политики, по-видимому, должен лежать принцип равноудаленности от прямой поддержки интересов той или иной стороны.
Таким образом, перед нами настоящий фундаментальный труд по Центральной Азии, хотя не лишенный некоторой доли противоречий. Главы, посвященные странам региона, представляют собой фактически самостоятельные исследования и должны рассматриваться отдельно. Остановимся на концептуальной составляющей данной монографии. Очевидно, что она задана линией А. Зайферта в трех написанных им разделах. Как и его западные коллеги, восточногерманский исследователь оперирует устоявшимися стереотипами о Центральной Азии и авторитарном характере существующих здесь режимов. Но к его чести следует отметить, что он не абсолютизирует данное обстоятельство, а делает попытку проанализировать причины и главное – все возможности и альтернативы для стабильного и эффективного развития народов региона. В отличие от западных экспертов (в основном англосаксонских) его критика центральноазиатских реалий идет не справа, а слева (что вполне объяснимо тем, какой фонд он представляет).
Соавтор А. Зайферта И. – Д. Звягельская (ИВ РАН) в главе о Центральной Азии в книге «Внешнеполитический процесс в странах Востока» (Москва: Аспект Пресс, 2011. – 336 с.) рассматривает внешнеполитический процесс центральноазиатских государств в контексте общего становления и развития региона в последние десятилетия и роли внешних игроков в Центральной Азии.
Автор обращает особое внимание на следующее существенное обстоятельство: то, что сейчас делается – и программируется – ресурсно-прагматичным Западом в отношении арабского Востока (смена постаревших лидеров, изменение внешней ориентации, структурные экономические перемены и др.), ожидает через какое-то время и Центральную Азию, и к этому, видимо, надо готовиться. По длительности правления некоторые руководители центральноазиатских республик приближаются к Хосни Мубараку, Бен Али, Абдулле Салеху, Муаммару Каддафи. Местные режимы, созданные в постсоветский период, постарели и износились. То есть в 1991 году, например, они могли возбуждать даже какой-то энтузиазм, но в бурном 2011-м их власть может опираться только на застойную апатию и постсоветский конформизм. Мирный планомерный переход от подобных режимов к демократии настолько сложен, что трудно даже указать на пример успешных переходов, заключает автор.
Таким образом, перед нами возникает богатая палитра мнений, концепций и теорий касательно настоящего состояния и дальнейшего развития Центральной Азии и составляющих ее государств. Отметим, что многими экспертами высказывается мысль, что относительно спокойный период существования региона в системе международных отношений, который совпал с окончанием легислатуры Джорджа Буша и периода нынешней администрации Барака Обамы, завершается. Сейчас, когда решены основные задачи по долгосрочной дестабилизации Ирака и Афганистана, арабского Востока, перед Западом вероятно встает задача дестабилизации Ирана и Пакистана.
В таком контексте нейтральная Центральная Азия (как и нейтральный Казахстан) уже не устраивают ни США, ни Россию. Объявление в сентябре 2011 года Путиным курса на Евразийский союз означает: непоследовательности российской внешней политики приходит конец. И, следовательно, заканчивается эра «многовекторности» во внешнеполитической ориентации многих государств региона. Подобные рассуждения и выводы проходят как прямым текстом, так и подтекстом во многих процитированных работах. Тем не менее нам в самой Центральной Азии хотелось бы, что эти выводы были преждевременными и в конечном итоге несостоятельными.
публикация из журнала "Центр Азии"
апрель/май 2012
№5-8 (63-66)