Безусловно, главным событием года стала резкая активизация в Казахстане радикальных элементов, приверженцев салафитского направления. Летом этого года сначала группа боевиков предприняла нападение на воинскую часть в Актюбинске, затем боевик-одиночка атаковал полицейских в Алматы. В результате обоих нападений было много жертв.
После некоторой паузы, которая была вполне объяснима в сложившихся обстоятельствах, власти сделали акцент на причастности радикальных салафитов к обоим нападениям. В связи с этим государство резко активизировалось, в стране было создано новое Министерство по делам религии, усилились меры специального характера. Кроме того, был поставлен вопрос о законодательном запрете салафизма в Казахстане. Последнее обстоятельство вызвало весьма значительные споры и сомнения.
Здесь стоит отметить, что в Казахстане, даже после предыдущих вылазок радикалов-исламистов в том же Актюбинске и Таразе в 2011 году, вопрос не ставился именно таким образом. В тот раз запретили несколько организаций, в частности, «Таблиги джамаат», спецслужбы усилили давление на радикалов. Многие из последних в итоге покинули Казахстан. Но при этом в стране не было такого противостояния между сторонниками новых и старых религиозных течений в исламе, который был характерен для многих наших соседей.
Напомним, что в России на Северном Кавказе с середины 1990-х наблюдалось противостояние между салафитами и местными традиционными религиозными объединениями, в основном это были суфийские тарикаты. В результате оно закончилось открытой войной в Чечне и Дагестане в начале 2000-х с разгромом салафитских движений, и с тех пор местные салафиты де-факто находятся в подполье. В Средней Азии также наблюдался конфликт внутри исламских общин.
Например, в Таджикистане среди местной оппозиции во время гражданской войны 1990-х годов первоначально находились и суфийские лидеры, например Али Акбар Тураджонзода, и партия исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ). Представители последней по своей идеологии близки к движению «Братьев-мусульман». В 2016 году ПИВТ в Таджикистане запретили. Тем самым убрали с политической сцены не столько партию религиозной направленности, сколько организацию, которая представляла интересы нетрадиционного для Таджикистана идеологического направления в исламе.
Характерно, что салафиты также находятся в Таджикистане под давлением. При этом у них одновременно достаточно сложные отношения с ПИВТ. По сути, это зеркальное отражение противоречий, которые существуют между «Братьями-мусульманами» и салафитами в других районах исламского мира. К примеру, в Египте, где салафиты помогли военным свергнуть правительство «Братьев-мусульман». Эта ситуация вызвала критику со стороны Турции, правящая партия которой по своей идеологии весьма близка к «Братьям-мусульманам», и ухудшение отношений Анкары с Каиром. Непростые отношения между условными «традиционалистами» и салафитами наблюдаются также в Узбекистане и Афганистане.
Так что присутствие салафитов разного идеологического направления является фактором серьезного напряжения на многих территориях вне арабского мира. Особенно заметно это на пространствах бывшего СССР, которые заново осваиваются в мире ислама. «Братья-мусульмане» здесь представлены меньше. Можно вспомнить таджикский ПИВТ или афганскую партию «Хезбе-и Ислами» Гульбеддина Хекматиара.
Однако для Казахстана все указанные противоречия до недавнего времени не были слишком уж актуальны. Это было связано с низкой степенью общей религиозности населения. На этом общем фоне деятельность сравнительно небольших, но при этом весьма активных в религиозном плане групп людей самых разных идеологических направлений в исламе была не особенно заметна. Среди них были и салафиты, и «Таблиги джамаат», и «Хизб-ут Тахрир», и суфии, и кораниты, и хабашиты. Общим для всех них было то, что импульс они получали из-за границы, иначе просто было неоткуда, а костяк всех движений составляли разные местные жители, которые являлись неофитами в исламе.
И вот количество таких неофитов все время увеличивалось. Конечно, та же низкая религиозность способствовала этому. Но, возможно, важную роль сыграло то, что в отличие от других территорий в бывшем СССР, населенных мусульманами, в Казахстане не существовало развитой исламской традиции.
Например, конфликт в Чечне и Дагестане между салафитами и местными традиционалистами не возник на пустом месте. Тяжелые для религии советские атеистические времена с их беспрецедентным давлением на верующих пережили многие представители старых семей прежних улемов. Кстати, этому способствовала и суфийская традиция с ее практикой передачи знаний от учителя последователю-ученику.
Поэтому в Чечне после распада СССР появились духовные лидеры, представлявшие старые суфийские тарикаты – кадирийя, шазилийя. Тот же Ахмад Кадыров, отец нынешнего президента Чечни Рамзана Кадырова был одним из пиров тариката кадирийя. В Дагестане появилось довольно много авторитетных мусульманских суфийских лидеров, например Саид Чиркейский, который был убит неофиткой-смертницей из числа салафитов. В Таджикистане из старой религиозной семьи происходил казиколон (верховный судья) Али Тураджонзода. В Узбекистане со временем возродились структуры наиболее влиятельного в нашем регионе тариката накшбандийя.
Все эти влиятельные мусульманские деятели в противостоянии с салафитами защищали не только свое понимание ислама, но и свое место в жизни мусульманского общества. При этом они также выступают за повышение роли ислама в жизни общества, за регулирование правил общественной жизни, за исламизацию. К примеру, в современной Чечне весьма много религии в жизни общества и связанных с ней ограничений.
В целом они лояльны государству, потому что представляют часть местной традиции и обычно тесно связаны с локальными элитами. Хотя в случае ослабления государства они могут выступить и в виде самостоятельной силы. В качестве примера можно привести движение Шамиля с его мюридами, по суфийской традиции так называли учеников. Суфийские авторитеты поднимали восстания против царской России, против эмира Амануллы в Афганистане. Среди лидеров последнего были пиры тариката накшбандийя. Они выступали против светской модернизации страны, которую хотел провести Аманулла. Характерно, что и «Талибан» был связан с индо-пакистанским движением «Деобанди» и имел суфийскую основу.
Соответственно, суть конфликта на пространствах бывшего СССР между традиционными религиозными движениями и салафитами во многом заключается в конкуренции за положение в государстве и обществе. Причем салафизм является новым для региона идеологическим направлением, его приверженцы – неофитами, а их бурное проникновение на новые территории стало результатом 70-летней политики Советской власти. Вследствие реализации последней здесь осталось крайне мало религиозных структур.
По сути, проникновение новых религиозных идей, салафитских в том числе, шло параллельно с возрождением местной религиозной традиции. И все это происходило на фоне огромного интереса населения к религии. Так вот, характерной особенностью Казахстана было то обстоятельство, что в отличие от Северного Кавказа, российского мусульманского Поволжья, Средней Азии, здесь не было процесса возрождения местной религиозной традиции, а интерес к религии возрастал с неким и весьма заметным запозданием по сравнению с соседями.
В результате в Казахстане на ранней стадии государственного развития не возникло конфликта между местными и пришлыми религиозными направлениями. В связи с этим у государства не было особого интереса к делам религии, потому что они не представляли особых проблем. Поэтому дело распространения религиозного влияния в Казахстане скорее было делом энтузиастов. Кто-то ограничивался тем, что строил мечети, это стало массовым явлением еще в 1990-е годы, другие повышали собственную религиозность, посещали Мекку, держали уразу. Но все это было бессистемно.
Поэтому в элите было довольно много представителей весьма необычных религиозных групп. Например, кораниты, лидером которых был сын руководителя Администрации Президента Аслана Мусина. Широко известен случай, когда кораниты читали лекцию даже в казахстанском КНБ.
Некоторые представители элиты придерживались и идей салафизма. Это воспринималось как более современное течение по сравнению с архаичным, по мнению неофитов, народным исламом, широко распространенным в казахском обществе. Кроме того, салафизм или ваххабизм являлся идеологией наиболее влиятельных стран современного исламского мира – Саудовской Аравии, Объединенных Арабских Эмиратов и Катара, и это был серьезный аргумент для некоторых представителей элиты.
Интересно, что косвенно салафитское влияние можно проследить на примере нашего муфтията. Первый муфтий независимого Казахстана Ратбек Нысанбай-улы учился в медресе в Бухаре, он принадлежал к Духовному управлению мусульман Средней Азии (САДУМ). Характерно, что в советское время САДУМ выступал против суфийских практик в жизни мусульман региона. К таким практикам относится и посещение могил святых, например, Ходжи Ахмета Яссауи, Айша-биби и многих других. Напомним, что такое требование является одной из претензий салафитов. Они утверждают, что совершая паломничество к могилам, мусульмане впадают в грех многобожия (ширк).
Но в то же время все среднеазиатские улемы традиционно были суфиями. В таком качестве в начале XX века они выступали против модернистского движения в исламе – джадидов. Последние призывали вернуться к истокам веры, отказаться от всего наносного в исламе. Это вполне соответствует требованиям салафитов и любых других сторонников так называемого «чистого ислама». Но джадиды хотели отказаться от всей традиции вместе с представляющими ее улемами. Их целью было повышение конкурентоспособности исламских обществ в современном мире с помощью нового образования, а улемы и традиция мешали им. Джадиды хотели современного исламского государства, способного конкурировать с Западом.
Улемы из САДУМ могли выступать против суфийских практик, как исходя из собственного понимания ислама, так и по рекомендации государственных органов в СССР. Для последних неконтролируемое паломничество и распространение тайных религиозных общин было идеологической угрозой.
Но после распада СССР восстановились и прежние практики. Например, в Алматы в 1990-е годы на проспекте Райымбека был возведен мавзолей в честь этого исторического батыра, к которому наблюдалось паломничество. Подобные мавзолеи или мазары сегодня есть возле каждого казахского аула и являются средством идентификации местных общин.
Муфтий Нысанбай-улы не выступал против доминирующей тенденции. Все-таки он был родом из САДУМ. Очевидно, что он имел представление о местных традициях. Как минимум, он должен был быть знаком с практиками накшбандийского тариката, если учился в сердце его влияния городе Бухаре.
Однако его меняют на бывшего преподавателя Казахского государственного университета Абдисаттара Дербисали. С одной стороны, это была демонстрация возможностей государства. Но, с другой – это означало, что государство выбирает человека с новым для Казахстана религиозным опытом. Дербисали работал в казахстанском посольстве в арабских странах и по каким-то причинам приобрел там соответствующий опыт и знания. То есть он как раз и являлся неофитом в исламе.
Логика этого выбора была вполне понятна. Потому что общий рост в обществе интереса к религии делал востребованными знания, которыми не могли на тот момент располагать казахские улемы. Тем более что многие из них являлись выходцами из светских кругов населения советского времени – бывшими военными, чиновниками и другими. Кроме того, среди элиты стало популярным совершать хадж в Мекку, и человек с соответствующими связями и знаниями мог быть здесь весьма полезен.
Но Дербисали, хотя и был неофитом, одновременно он был в свое время бывшим советским преподавателем и казахстанским чиновником. То есть он особенно не настаивал на применении своих знаний. Интересно, что при этом заместителем Дербисали был бывший муфтий Чечни. Фактически именно он отвечал за антисалафитскую направленность некоторых документов Духовного управления мусульман Казахстана (ДУМК).
Но в то же время в Казахстане были разгромлены группы ярко выраженной суфийской направленности. Одна возглавлялась прибывшим из Афганистана казахским иммигрантом, суфийским учителем (муршедом) Исматуллой. Другая организовалась вокруг одной из государственных телерадиокомпаний.
В 2010 году государство решило поменять закон о религии, что вызвало критику со стороны религиозных объединений. В основном протестовали различные протестантские христианские общины. Государство явно хотело взять под больший контроль сферу религии, потому что уровень религиозности в обществе заметно вырос, в том числе из-за крайне либерального закона 1992 года. В это время было создано самостоятельное агентство по делам религии. И вот здесь последовало еще одно интересное назначение. Руководителем агентства стал еще один бывший дипломат с опытом работы в странах Персидского залива Кайрат Лама-Шариф. Его также вполне можно назвать неофитом. Характерно, что при нем даже отдельные сотрудники агентства высказывали весьма религиозные рекомендации.
Однако в 2011 году произошли теракты в Западном Казахстане. В определенном смысле они стали реакцией на более жесткую политику со стороны государства. Вдруг выяснилось, что наиболее радикальное крыло религиозных неофитов готово выступить против государства и его представителей. Для властей это был сигнал, что необходимо действовать.
Помимо вполне очевидных и в то же время не слишком заметных силовых мер были предприняты шаги и в религиозной области. Довольно мягкого Дербисали в начале 2013 года отправили директором института востоковедения, а на его место был выбран Ержан Маямеров, бывший мулла города Семея. Его особенностью было 15-летнее образование в университете «Аль-Азхар» в Египте, с 1993 по 2013 год, и работа в египетских религиозных организациях.
В данном случае наблюдается прежняя логика. Главой муфтията становится человек с новыми для Казахстана знаниями, полученными в цитадели арабского мира. «Аль-Азхар», безусловно, авторитетный университет. Среди его выпускников такие разные люди, от турка Ихсануллы, который возглавляет Организацию исламского сотрудничества (ОИС), до Бурхануддина Раббани, бывшего президента Афганистана, лидера партии «Джамиат-и ислами», близкой по своей идеологии к «Братьям-мусульманам». «Аль-Азхар» окончили и радикальные шейхи Юсуп Кардави и Ахмед Ясин.
Характерно, что катарец Кардави поддерживал «Братьев-мусульман» во время переворота, который в 2013 году совершила египетская армия. Обычно это связывали с позицией Катара, который в Египте ставил как раз на «Братьев-мусульман» в отличие от Саудовской Аравии, последняя сделала ставку на египетских военных. Но, возможно, что Кардави, как выпускник «Аль-Азхар», имел свою позицию по отношению к «Братьям».
Интересно, что в 2010-е годы внутри самого Аль-Азхара шла довольно ожесточенная борьба за влияние между салафитами и «Братьями-мусульманами». Хотя в университете существует много групп разной идеологической направленности, но именно указанные две из них наиболее активны. Интересно, что ректор «Аль-Азхара» Ахмед Ат-Тайеб был назначен еще президентом Хосни Мубараком и механизм назначения на этот пост не изменился до сих пор. Естественно, Ат-Тайеб, который по совместительству является верховным имамом Египта, в целом лоялен властям.
В свою очередь, «Братья-мусульмане», когда были у власти в Египте, хотели его сместить и добивались права выборов ректора. То есть получается, что они рассчитывали победить на выборах в случае их проведения и получить большинство голосов студентов и преподавателей.
Но после переворота 2013 года влияние салафитов в «Аль-Азхаре» постепенно увеличивается. Мы не можем сказать, какую сторону занимал казахстанский муфтий Маямеров во время своего 15-летнего пребывания в Египте. Но в целом он лоялен властям, не случайно несколько лет, с 2006 по 2008 год, работал в отделе фетв египетского муфтията. Напомним, что это были еще времена президента Мубарака.
Так что с этой стороны вопросов к Маямерову нет, он признает четыре мазхаба, согласен учитывать местные традиции. Но он все равно в большей степени неофит, обучавшийся в арабской стране. Более того, можно задать вопрос, какого мазхаба придерживается Маямеров, если учесть, что в Египте традиционно распространены шафиитский и маликитский мазхабы, в то время как в нашем регионе ханафитский мазхаб. Интересно, что Маямерова выбрали в феврале 2013 года, а в июле того года в Египте произошел военный переворот. То есть Маямеров стал муфтием еще во времена правления «Братьев-мусульман».
Но, без всякого сомнения, Маямеров был весьма образован в области ислама и был в курсе всех основных течений. Это вписывалось в логику повышения религиозного авторитета ДУМК, с тем чтобы он оказывал большее влияние на настроение верующих. В это время очень часто представителями неофитов высказывались мнения, что существующее понимание ислама в Казахстане (народный ислам) весьма архаичное. Соответственно, для того чтобы войти в современный мусульманский мир, необходимо изменить свои прежние подходы, повысить уровень образованности и религиозности. В частности, иногда в Сети писали о том, что некоторые муллы отказываются читать молитвы за усопших. Это очень характерно для салафитской идеологии, но противоречит казахской традиции.
Произошедшие летом 2016 года теракты в Актюбинске и Алматы снова обострили ситуацию и одновременно поставили перед государством много вопросов. Среди них встал вопрос о запрете салафизма. ДУМК поддержал эту идею, он обосновал ее. После короткой дискуссии глава нового Министерства по делам религии Нурлан Ермекбаев осенью 2016 года заявил, что салафизм запрещать все-таки не будут, достаточно других методов.
В этой связи возникает естественный вопрос: почему вдруг возникла идея запрета салафизма? Дело в том, что идеологию вообще сложно запретить. Можно запретить организацию, например, «Таблиги джамаат» или «Хизб-ут Тахрир», или «Исламское государство». Но запретить идеологию весьма проблематично. Например, как после этого общаться в рамках ОИС, где часть стран придерживается официальной идеологии ваххабизма, весьма близкой к салафизму.
К тому же это весьма радикальное по своей сути решение. Хотя возможны еще более радикальные решения, например, как это сделали в Узбекистане, где после терактов 1999 года в Ташкенте были предприняты беспрецедентные меры безопасности фактически на уровне полицейского государства.
Но что интересно, сам факт запрета салафизма, безотносительно к самой возможности его осуществления, присоединяет Казахстан к тем странам, которые уже давно находятся в ситуации конфронтации между прежними и новыми религиозными системами. В то время как для нас это сравнительно новая ситуация.
Характерно, что в этом году в соседней России имел место серьезный конфликт интересов, связанный с фетвой «О неотъемлемых признаках отличия истинного ислама от заблуждений», принятой в августе в Чечне в городе Грозном. В данном документе участники конференции попытались дать определение, кто может считаться истинным мусульманином. В приложениях к фетве предлагалось отразить признаки, которые характерны для определения ваххабизма, в российском законодательстве. Это означает запрет тех организаций, которые имеют такие признаки. По сути, речь идет о запрете ваххабизма, что означает запрет салафизма.
Показательно, что в Грозненской конференции принял участие и ректор «Аль-Азхара» Ат-Тайеб. Здесь можно провести некоторую параллель с позицией казахстанского муфтия Маямерова. Правда, уже 18 ноября Ат-Тайеб заявил, что его университет ориентирован на объединение всех мусульман, что салафиты тоже сунниты и что в Грозный он ездил для ознакомления с жизнью мусульман.
Вообще критика в адрес организаторов в исламском мире была очень серьезной. С соответствующими заявлениями выступили видные теологи, представители стран Персидского залива, которые в основном являются салафитами. Пикантность ситуации придает то обстоятельство, что Грозненскую фетву поддержали представители официальных властей России. Например, на конференции, которая прошла 6 октября в Москве, заместитель руководителя администрации российского президента Магомедсалам Магомедов призвал муфтиев поддержать Грозненскую фетву.
Очевидно, что на фоне участия России в войне в Сирии запрет салафизма внутри страны это уже политическое решение. Тем более что страны Персидского залива поддерживают суннитов в Сирии и Ираке в борьбе против шиитских правительств Ирана, Ирака и Сирии. Вообще очень часто говорят, что речь идет о глобальном суннито-шиитском противостоянии.
В этой ситуации сама идея запрета салафизма в Казахстане выглядит более чем преждевременной. С отдельными проявлениями радикализма нельзя бороться атомными бомбами. Тем более что у нас до сих пор нет внутреннего понимания того, что мы делаем в области религии, какую позицию занимаем. У нас уже есть раскол среди мусульман Казахстана по вопросам религиозной практики, но еще нет конфронтации. И это хорошая почва, для того чтобы избегать крайностей, прежде чем не разобраться в сути проблемы.