Восточные мечты о космосе

Байконур не нужен?

Этой весной в России со второго раза удалось запустить ракету-носитель «Союз 2.1а», что ознаменовало ввод в эксплуатацию ее собственного космодрома Восточный. В связи с этим событием в очередной раз встал вопрос – что же будет с Байконуром? Ведь обе площадки находятся почти на одной и той же географической ширине и являются друг для друга по этому показателю прямыми конкурентами.

Очевидно, что новый космодром еще не готов полностью заместить казахстанскую базу, поскольку на нем пока нельзя зарабатывать столько же, как и на Байконуре. Главная цель использования казахстанского космодрома заключается в коммерческих пусках, которые принесли России в 2011 году более 707 млн. долларов. Эти пуски в основном осуществляются на «рабочей лошадке» Роскосмоса – ракете-носителе «Протон», которая может поднимать большие грузы. В то время как на Восточном пускового стола, с которого можно было бы поднять тяжелый груз, пока нет.

К слову сказать, на российском космодроме в эксплуатацию сдан только один пусковой стол, тогда как на Байконуре их пять. Эксперты отмечают, что чем больше стартовых площадок, тем ниже затраты на единицу инфраструктуры, следовательно, тем дешевле операции по запуску. Считается, что достаточное количество площадок на дальневосточном объекте появится еще не скоро.

Вместе с тем от скорости строительства этих площадок зависит и то, когда Роскосмос сможет начать обкатывать запуски своей новой сверхтяжелой ракеты «Ангара». Планируется, что все будет готово к 2023 году, а до тех пор запуски «Протонов» из казахстанских степей остаются безальтернативным вариантом. Возможно, для России это пока лучший вариант, ведь «Ангара» – новый проект, и создание одной ракеты обходится гораздо дороже старого советского «Протона» – примерно в полтора раза. Конечно, со временем, когда будет налажен массовый выпуск «Ангары», лишние издержки можно будет сократить. Но пока нужно сказать, что прибыль от гипотетического коммерческого пуска «Ангары» с Восточного будет существенно ниже.

 Однако, возможно, разницу в прибыли можно будет компенсировать за счет сэкономленных 115 млн. долларов в год – это стоимость аренды Байконура. Более того, если Россия перестанет платить аренду, она сможет только за счет этих средств за 10 лет окупить уже потраченные на строительство Восточного деньги – по словам вице-премьера Дмитрия Рогозина, на стройку ушло примерно 1,3 млрд. долларов (84 млрд. руб).

Правда, в случае полного ухода России с казахстанского космодрома Москве нужно будет также решать проблемы 70 тыс. россиян, которые сейчас живут в Байконуре. Чтобы обеспечить нормальную работу города, Байконур был объявлен городом федерального значения, на который тратится ежегодно около 39 млн. долларов – при переселении граждан на родину к этой сумме нужно будет прибавить расходы на строительство жилья, а также на обеспечение рабочими местами.

В свою очередь, возникнет много вопросов и к казахстанским властям: что будет с почти ста тысячами казахстанцев, живущих в городе, который может лишиться единственного источника финансирования? Существует ли уже сейчас запасной план того, как будет развиваться город? Стоит ли его, скажем, включить в программу развития моногородов, коим он по большому счету является?

Еще одним пунктом экономии для России в случае полного вывода космических мощностей из Казахстана, являются выплаты компенсаций за аварии при пусках ракет-носителей, которые здесь иногда случаются. Напомним, что «Протон» – это советская разработка, которая использует в качестве топлива чрезвычайно токсичный гептил, один грамм которого способен отравить кубический километр почвы и воздуха. При авариях случается разлив этого топлива, что негативно воздействует на казахстанскую окружающую среду.

Нужно сказать, что гептил во многом стал серьезной точкой противоречий для казахстанской и российской сторон – по его поводу в истории наших космических отношений были серьезные сложности. Первые падения «Протонов» приходятся на 1999 год, когда аварию потерпели две ракеты – за них было выплачено 271 тыс. долл. и 215 тыс. долл. соответственно. Впоследствии каждая авария сопровождалась временным запретом казахстанских экологических властей на пуски ракет до выяснения обстоятельств. Роскосмос, конечно же, терпел убытки, ведь под угрозой срыва оказывались коммерческие пуски. Наиболее напряженным оказался 2013 год, когда после очередной катастрофы казахстанские власти заявили, что могут одобрить только 12 пусков из тех 17, которые Россия запланировала на год. Эти действия были расценены северным соседом как политический акт давления, а не попытка защитить свою природу и здоровье населения. Не обошлось и без личной трагедии – газета «Известия» сообщала, что Владимир Поповкин, который на тот момент был директором Роскосмоса, чувствуя вину за аварию, без средств защиты отправился на место крушения, получил смертельную дозу гептила и вскоре умер от онкологического заболевания.

Конфликт удалось разрешить только тогда, когда был подключен очень высокий уровень, – о том, что проблема будет решаться в рабочем порядке, заявили министры иностранных дел Казахстана и России Ерлан Идрисов и Сергей Лавров.

К сожалению, после этого умиротворения произошла очередная авария, которая стала поводом для создания общественного движения «Антигептил», которое требовало прекратить использовать токсичное топливо. Позже, в 2015 году общественники связали с ним массовый падеж краснокнижной сайги.

В случае пусков с территории самой России проблема экологии решена. На новом Восточном «Протоны» запускаться не будут, а «Ангара» летает на экологически безопасном топливе. К сожалению, это все же не решает всех экологических проблем – месторасположение нового российского космодрома оказалось удачным только с точки зрения широты. Изначально у проектировщиков была возможность построить Восточный так, чтобы у него был доступ к открытому морю – это во много раз облегчило бы доставку тяжелых грузов. Однако нынешняя локация космодрома оказалась такой, что примыкает к нему только одна железная дорога. Но самое опасное в нынешнем расположении то, что в случае падения носителя его обломки накрывают области активной хозяйственной деятельности человека, в том числе города, судоходные реки и заповедники. Причем, если вывезти обломок из прибайконурских степей можно, то из тайги – нет.

Минусы и плюсы есть как у Байконура, так и у «Восточного» – экономистам нужно лишь посчитать эффективность и целесообразность использования того или иного объекта. Но, возможно, в среднесрочной перспективе эти расчеты перестанут быть актуальными, поскольку в космической отрасли вводится новая переменная, которую зовут Илон Маск.

Одноразовый космос

Владелец частной компании SpaceX Илон Маск в прошлом году совершил революцию в сфере отправки ракет в космос. Его компании удалось вернуть нижнюю ступень ракеты Falcon 9 из космоса и посадить ее вертикально. А в этом году SpaceX  запустила и посадила ракету с плавучей платформы. В попытках сохранить самую дорогую часть ракеты для повторного использования Илон Маск ведет борьбу со своим конкурентом – другой частной компанией Blue Origin, которой управляет Джефф Безос.

Ракета Безоса была запущена и возвращена на месяц раньше, чем ракета Маска, однако она поднялась на высоту всего 100 км, да и то без груза, тогда как Falcon 9 доставил в космос 11 спутников 170 кг каждый.

Для всех стран, производящих ракеты-носители, это означает, что они рискуют выбыть из конкурентной гонки. Если Маску удастся запускать одну и ту же ракету хотя бы два раза, то стоимость выводимого на орбиту килограмма снизится минимум в два раза, тогда как сам Илон Маск заявляет о возможности снизить стоимость в 10 раз.

Если дальнейшая эволюция носителей пойдет по этому пути, то для таких российских производственных компаний как, например, Центр имени Хруничева, это приговор. По признанию Дмит­рия Рогозина, который курирует российскую космонавтику и строительство Восточного, Россия непреодолимо отстает от США: «Мы сегодня в космической отрасли отстаем от американцев по производительности труда в девять раз. Ну, повысим в полтора раза, но все равно их не догоним никогда. Так и будем потом смотреть за новостями НАСА или Илона Маска и облизываться, объяснять себе, почему нам это не надо – то, что они делают». Фактически, российские ракеты-носители будут нужны только для обслуживания собственных нужд. Что до Восточного и Байконура, то их можно будет попытаться сдавать в аренду тем компаниям, которые захотят использовать наши широты и инфраструктуру для запуска многоразовых ракет.

К сожалению, российская космическая промышленность может похвастаться успехами только в ракетостроении. Проблема в том, что это по большому счету логика рентной экономики – ракета-носитель не является целью космической коммерции, она является лишь средством транспортировки. Цель – то, что доставляется на орбиту, в частности спутники. А здесь в российской промышленности большие трудности. Дело в том, что все космическое производство страны базируется на советских разработках. Современные микросхемы россияне, да и не только, вынуждены покупать за рубежом. Но тут есть серьезная проблема – лучшие микросхемы класса Military и Space делают только в США, а России если их и продают, то только для гражданской техники.

В итоге за неимением собственных аналогов, а также при невозможности купить специализированные американские микросхемы, которые устойчивы к космической радиации, россияне вынуждены покупать микросхемы чуть ли не бытового использования. Из-за этого они быстро выходят из строя, как, например, печально известный спутник KazSat-1, который Центр им. Хруничева сделал по казахстанскому заказу.

Перспективы развития инновационных технологий очень низкие – средний возраст научных сотрудников в космической отрасли – 64 года, нет смены. По данным российской Национальной ассоциации инноваций и развития информационных технологий (НАИРИТ), из общего числа выпускников 10 ведущих московских профильных вузов в 2010 году менее 1 процента выразили желание работать в космической отрасли.

Ситуация усугубилась с введением Россией контрсанкций и ориентацией на импортозамещение. В феврале этого года стало известно, что даже ракета-носитель «Протон», которая отправляет в космос очень тяжелые грузы, не смогла поднять собранный исключительно из российских микросхем спутник «Сфера» – настолько он оказался тяжелым.

В целом, прогнозируемый кризис даже в тех областях, в каких Россия пока занимает лидирующее положение, можно объяснить двумя причинами: стратегической и ценностной.

С неба на землю

Главное отличие американского и российского подхода к развитию космической промышленности заключается в том кто, а главное, зачем здесь работает. На заре освоения космоса и в США и в СССР был одинаковый подход – стопроцентным заказчиком, инвестором, производителем и бенефициаром было государство.

Однако в США с течением времени начали происходить перемены, в результате которых к 2015 году значительную долю рынка занял частник. Так, государство и частные компании поделили между собой прерогативу заказа и финансирования в соотношении 70 и 30 проц., производство в 100 процентах случаев было отдано на откуп частнику, а плоды пожинают они в пропорции 40 и 60 проц. соответственно. Космос превратился в бизнес, а значит, никто не справится с повышением качества лучше, нежели частник. Государственная структура NASA оставила в своем ведении крупные проекты (пилотируемые полеты далее околоземной орбиты, освоение дальнего космоса, а также научные космические аппараты) и фундаментальные исследования.

После распада СССР в России ничего не изменилось – все сто процентов космической индустрии остались в руках государства, которое, как правило, не очень хороший менеджер. В итоге получилось то, что получилось, – космическая отрасль стала одним из дотационных сегментов, в рамках которого перераспределяются бюджеты.

В этих условиях совершенно объективно появился и ценностный кризис – кризис целеполагания. Роскосмос время от времени заявляет о масштабных проектах – о необходимости освоения Луны, о полетах к Марсу. Однако у самого руководства нет понимания  – как говорится, «эти полеты нужны, чтобы что?» Пока российская «космонавтика работает на себя», но не дает выраженный экономический эффект.

В 2016 году должна быть принята Федеральная космическая программа до 2025 года. Исследуя этот документ, журналист «Голоса России» Илья Крамник отмечает, что он не представляет целостную стратегию, а является сборником несогласованных предложений от предприятий отрасли. Результат по этим проектам предполагается получить через 20–30 лет, что делает невозможным контроль их исполнения и исключает ответственность за результат, тогда как финансирование требуется уже с самого начала.

В свете всего сказанного строительство космодрома Восточный ставит больше вопросов, нежели ответов. Очевидно, что Россия останется в Байконуре как минимум до 2050 года – на этот срок уже подписан контракт. Возможность выводить тяжелые грузы, а также человека с Восточного, ожидается только к 2030 году. При этом с учетом «фактора Маска» вообще возникает вопрос  о перспективах российских пусков хоть с Восточного, хоть с Байконура. Выходит, что Восточный – проект с достаточно слабой экономической эффективностью. Тогда в сухом остатке получается, что его цель – создать альтернативу казахстанской площадке, чтобы не зависеть, как в 2013 году, от воли казахстанских чиновников. По большому счету этот шаг укладывается в общую тенденцию автаркии, когда Россия пытается с помощью импортозамещениия полностью положиться на собственные силы.

Если это так, то важно понять значение участия во всем этом Казахстана. Учитывая текущие реалии, а также перспективы, взаимоотношения Казахстана и России вокруг Байконура выглядят как танцы вокруг советского наследия. Может быть, следует полностью пересмотреть положение вещей? Оставить советское в советском, и двигаться дальше налегке – хоть по земным, хоть по космическим просторам.

РубрикиЭкономика