Без всякого сомнения, в настоящий момент в мире существует беспрецедентный интерес к Узбекистану. В основном это связано с большими ожиданиями относительно перемен в этой стране, которые связывают с именем нового президента Шавката Мирзиёева. При нем Узбекистан уже ощутимо меняется и все наблюдают за этим с неподдельным интересом. Потому что редко бывает такая ситуация, когда крупное и важное государство сталкивается с необходимостью настолько масштабных перемен, которые затрагивают саму систему организации государства и общества. В определенном смысле в узбекском случае можно провести параллель с ожиданиями перемен на социалистической Кубе.
И такое сравнение не будет слишком уж искусственным. Потому что Узбекистан при прежнем президенте Исламе Каримове был очень похож на Кубу, как на любую другую бывшую социалистическую страну. Каримов законсервировал политико-экономическую систему своей страны на уровне позднего СССР. Выходец из системы советского Госплана, он до конца жизни оставался плановиком, приверженцем директивного планирования, сторонником идеи вмешательства государства во все аспекты экономики и жизни общества. Собственно, Узбекистан и управлялся по советским лекалам планового хозяйства. И вот теперь после ухода Каримова новым узбекским властям надо что-то делать с его наследством.
Здесь надо отметить, что нынешняя узбекская элита явно тяготится этим наследством. Понятно, что при плановом хозяйстве и тесно с ним связанном централизованном бюрократическом аппарате государству и элите надо заниматься практически всем, необходимо контролировать абсолютно все проявления жизни общества. В то время как в других странах бывшего СССР такой необходимости нет, власти вполне могут обойтись косвенным контролем, когда они занимаются только ключевыми вопросами.
Так, при рыночной экономике у государства просто нет необходимости заниматься управлением множеством самых разных структур – от домоуправлений, торговых учреждений, банков, аэропортов и вплоть до металлургических предприятий. Большая часть экономики управляется рынком. Государство обычно занимается только регулированием условий для бизнеса и обеспечивает государственные инвестиции в ключевые отрасли экономики, а также оказывает различные формы поддержки. Например, обеспечивает дотации сельским производителям или оплату части процентов при выдаче кредитов частному бизнесу.
В целом в рыночной экономике государство уходит из многих сфер жизни общества, а довольно значительная часть общества перестает быть зависимой от государства. Понятно, что при директивном планировании советского типа это невозможно.
Есть и еще одна любопытная особенность экономики с директивным планированием и доминированием государственной собственности. Здесь существенно меньше ВВП, чем в странах с рыночной экономикой. Это тоже следствие всеобщего огосударствления. Ценообразование в этих условиях носит условный характер, потому что государство контролирует и спрос и предложение. Оно устанавливает цены, которые считает нужными, а множественность валютных курсов вообще затрудняет определение реальной стоимости того или иного товара. Поэтому при населении в 32 млн. человек у Узбекистана ВВП существенно меньше, чем у Казахстана с его населением в 18 млн. человек.
Между прочим, ВВП Казахстана, России и других стран постсоветского пространства ниже ВВП на душу населения, например, прибалтийских государств или Польши со Словакией. Потому что цены на все товары и услуги с самого начала 1990-х годов определяются рынком и поэтому они высокие, соответствуют реальным затратам и приближаются к европейскому уровню. К ним постепенно подтягиваются и зарплаты, которые облагаются соответствующими налогами. Вся эта активность идет в счет ВВП. В то время как у нас в Казахстане или у соседей в России все еще очень много дотируемых услуг. К примеру, это касается цен на газ и в целом коммунальных услуг. Кроме того, цена труда сравнительно невысока и, соответственно, его участие в структуре ВВП не слишком значительно.
Но в любом случае у страны с рыночной экономикой нет многих таких проблем в управлении, которые есть у государства с директивным планированием экономикой. Немаловажно также, что в странах с рыночной экономикой вполне могут быть не только олигархи, но и просто богатые люди. Они могут делать деньги на государственных и окологосударственных заказах, но это не так заметно. В то время как в странах с директивным планированием все богатые люди могут быть связаны только с государством и их вообще может быть очень немного. Они возвышаются над ландшафтом страны, как елка над новогодней площадью.
В этом смысле элите, в том числе бюрократической, в целом выгоднее, чтобы в стране в принципе были олигархи. Например, даже в России есть узбекский по своему происхождению известный олигарх Алишер Усманов. Еще есть другой влиятельный узбек Искандар Махмудов. Несомненно, что нынешний узбекский бюрократический истеблишмент хотел бы, чтобы в их стране были богатые люди и рыночная экономика. При населении в 30 млн. человек любой бизнес, ориентированный на потребление и пользующийся поддержкой государства, в рыночных условиях быстро достигнет внушительных размеров и, соответственно, будет дорого стоить. А это открывает для элиты колоссальные возможности.
Кроме того, многолетняя изоляция Узбекистана привела к тому, что его огромный экономический потенциал и значительные людские ресурсы никак не используются, даже в нашем регионе. В этом смысле он остается своего рода спящим гигантом. Страна не участвует совсем или мало участвует в экономических процессах в регионе.
При этом, стоит напомнить, что в Узбекистане расположены практически все основные традиционные торговые центры региона Средней Азии. Это и сам Ташкент, и Самарканд, и Бухара, и города Ферганской долины. Здесь всегда проживало самое энергичное и предприимчивое население региона, которое сотнями лет вело торговлю от Ближнего Востока до Китая. Здесь давние торговые традиции. И этот регион по стечению обстоятельств и воле Ислама Каримова вдруг оказался отстающим в торговле в частности и в рыночной экономике в целом в сравнении с прежними периферийными районами бывшей Средней Азии.
И вот сегодня этот «спящий гигант» хочет проснуться, но еще не знает точно, как это сделать. Он пока примеряется к новой роли, ищет наиболее безболезненные способы перейти из своего нынешнего застойного состояния в новое, которое должно в большей мере реализовать его огромный, но скрытый потенциал.
В данной ситуации интерес всех остальных, наблюдающих за Узбекистаном со стороны вполне понятен, как понятно и их беспокойство. Потому что речь идет о государстве, которое территориально занимает наиболее стратегически важное положение в Центральной Азии и в котором проживает больше 32 млн. человек. Тем более когда говорят о стране, которая 26 лет после распада СССР находилась в режиме изоляции от всех тех сложных изменений, которые происходили на постсоветском пространстве. Все они прошли мимо Узбекистана, экономика которого по воле своего многолетнего президента Ислама Каримова оказалась в своего рода законсервированном состоянии.
Хорошо это или плохо – вопрос политических приоритетов и соответствующего вкуса. Характерно, что у выбранной Узбекистаном модели всегда было много сторонников, в том числе и у нас в Казахстане. Всех их привлекала сильная государственная политика, особенно в отношении промышленного производства. С учетом большой ностальгии на постсоветском пространстве о временах СССР резульататы Узбекистана, который сохранил многие из советских производств и запустил целый ряд новых, казались безусловным успехом.
Речь шла о том, что, к примеру, в России, Казахстане, Украине, Киргизии не сохранили многих советских производств, от обувных фабрик вроде алматинской «Жетысу» до автомобильных заводов вроде российского АЗЛК, выпускавшего «Москвичи». Правительства наших стран предпочли экономическую либерализацию, открылись для мирового рынка, перестали поддерживать нерентабельные предприятия и, соответственно, они проиграли конкуренцию иностранным товарам и уступили часть рынка.
Сегодня многое во всех этих странах импортируется, что дает повод говорить о том, что они являются сырьевыми придатками для западных экономик. Хотя в то же время в этих странах нет дефицита товаров. Понятно, что в этих странах отказались от директивного планирования экономики в целом, значительная часть ВВП сегодня производится в секторе услуг, где занята большая часть населения. В каких-то странах есть фондовый рынок, в каких-то он так и не занял соответствующего рыночной экономике места.
В целом жизнь в таких странах для многих очень сложная. Значительная часть населения ностальгирует по СССР, по директивной экономике, когда не надо было самостоятельно выстраивать свою жизненную стратегию, когда за вас все решало государство. Другая, меньшая, часть, напротив, критикует недостаточный уровень либерализации, защиты инвестиций и частной собственности.
В большинстве этих стран очень популярны сторонники активной промышленной политики за счет прямых государственных инвестиций. Они критикуют банки своих стран, что они не предоставляют экономике дешевых и длинных кредитов. Условно говоря, их можно назвать неокейнсианцами. Но реальную политику при этом определяют условные монетаристы, главной заботой которых является жесткая монетарная политика, ориентированная в первую очередь на контроль инфляции.
В то время как Ташкент проводил активную промышленную политику, в рамках политики протекционизма закрыл свой рынок высокими импортными пошлинами, строил автомобильные и нефтеперерабатывающие заводы. Это делало его фаворитом для всех приверженцев идеи более активной политики государства, отказа от чисто рыночных методов управления. К примеру, и в 1990-е, и в 2000-е, и сегодня интеллектуалы в Казахстане часто приводили Узбекистан в качестве примера для своей страны. Характерно, что и сегодня новому узбекскому лидеру часто дают самые большие авансы, утверждая, что страна с таким потенциалом и с таким наследством, несомненно, добьется большого успеха. Некоторые даже выражают надежду, что когда Ташкент перейдет к рынку со всем накопленным ранее опытом сильного государственного управления и планирования, то его результаты будут впечатляющими.
Но в связи с этим возникает очень важный вопрос. Можно ли считать, что через 26 лет с момента распада СССР Узбекистан может начать реформирование с чистого листа и при этом избежит всех тех трудных моментов, которые прошли Казахстан, Россия и все остальные, кроме Туркменистана и Беларуси, на трудном пути рыночной трансформации. То есть можно ли считать, что этот путь для бывших социалистических стран неизбежен или Узбекистан просто переждал то время, пока мы с большими трудностями приспосабливались к рынку. И теперь у него получится пройти весь путь без осложнений? Если же нет, то тогда возникает еще один важный вопрос: можно ли рассчитывать, что неизбежный процесс рыночного реформирования Узбекистана на самом деле пройдет без потерь? Потому что в случае любой неудачи такой большой и стратегически важной страны возрастает риск для всех соседей.
Да, Узбекистан выглядел архаично на фоне других стран, у него был небольшой ВВП, да, узбекский рынок был закрыт. Но политика Узбекистана была предсказуемой, Ташкент держал под контролем 30 с лишним миллионов человек, узбекские власти не вмешались в 2010 году в ходе межэтнического конфликта в Оше. Немаловажно также, что официальный Ташкент контролировал процессы в религиозной сфере. А это для всех нас очень важно. На территории Узбекистана расположены основные религиозные центры, население здесь весьма религиозно. Именно здесь в 1990-м году возникали первые исламистские движения в Ферганской долине.
Поэтому успех или неудача реформирования Узбекистана для всех его соседей и всего региона имеют большое значение. Конечно, было бы лучше, если бы Ташкент добился успеха в реформах, не потеряв при этом контроля над всеми основными процессами в стране. В этом случае для всех открылся бы новый большой рынок. При всем уважении к узбекской промышленной продукции главный интерес к Узбекистану может быть связан с его обширным и неудовлетворенным рынком.
Если Узбекистан начнет рыночные реформы, речь пойдет не только о потребительском рынке. Долгие годы спрос населения в Узбекистане фактически подавлялся. Эту практику Ташкент при Каримове унаследовал от бывшего СССР, когда ограничивают спрос населения с целью направить ресурсы общества на общегосударственные задачи.
Кроме того, в Узбекистан пойдут инвестиции, он начнет активнее занимать на внешних финансовых рынках для реализации самых разных проектов в промышленности и инфраструктуре. Возможно, узбеки смогут запустить механизм кредитования, который во всех наших странах ведет к строительному буму. Опять же с целью удовлетворения неудовлетворенного спроса.
Все эти вполне возможные процессы могут создать колоссальный быстро растущий рынок. Но они же потянут за собой огромное количество проблем, с которыми все мы уже сталкивались.
Так, для начала рыночного реформирования необходимо устранить множественность курсов национальной валюты. Значит, Ташкент просто обязан перейти к одному курсу и его формированию на основе рыночных правил. Однако это означает, что придется отказаться от всей прежней модели узбекской экономики. Это когда государство использовало валютные доходы от экспорта хлопка, золота, газа для финансирования своих промышленных проектов, крупнейшим и наиболее известным из которых было автомобильное производство. При этом государство поддерживало низкие закупочные цены на тот же хлопок, все остальное было государственной собственностью. Но ключевым условием успешности системы был контроль потребительского спроса и максимальное ограничение импорта.
Если вы вводите свободный курс своей валюты, то вы уже не можете контролировать спрос, а в условиях Узбекистана, еще и импорт. Да, конечно, у вас большие импортные пошлины и вы можете их не отменять. Но появление у населения валюты приведет к тому, что его огромный спрос будет удовлетворяться за счет контрабанды с территорий соседних государств. Так уже было в начале 2000-х годов, когда Ташкент в рамках своего сотрудничества с США после операции в Афганистане проводил либерализацию валютного обмена.
Теоретически возникновение лишнего спроса на валюту можно остановить за счет ограничения денежного предложения в национальной валюте. Но все многочисленные государственные предприятия и банки нуждаются в сумах для решения каждодневных проблем. В таких экономиках, как узбекская, а еще ранее в советской, их финансирование решалось за счет печатного станка. Поэтому сумов в финансовой системе все равно будет достаточно, и они будут давить на валютный рынок. У предприятий также есть неудовлетворенные потребности, и они также стремились бы получить доступ к импорту, а значит, к валюте.
Помимо этого переход к более или менее свободному валютному обмену даже при сохранении высоких импортных пошлин автоматически обнажит проблему себестоимости производимой продукции, например, тех же знаменитых узбекских автомобилей. Сколько стоит приобретение машинокомплекта за границей, его транспортировка из Южной Кореи в Узбекистан, сколько стоит производство той части комплектующих, которые производятся в Узбекистане. И потом главный вопрос: сколько стоит такая машина на рынке в Узбекистане и на рынках у соседей? Естественно, что внушительная часть себестоимости приходится на валюту. Можно предположить, что такое производство в целом нерентабельно и поддерживается только за счет государства.
Значит, часть валюты, которую зарабатывает страна, идет на поддержание неэффективных производств. В рыночной экономике такое также возможно, но это не критично для экономики в целом. В то время как в отсутствии механизмов саморегулирования государство должно решать критически важные вопросы. В случае с Узбекистаном это импорт нефтепродуктов, собственное производство нефти не превышает 1,5 млн. тонн в год и недостаточно для страны, а также импорт продовольственного зерна для растущего населения.
В этой ситуации рыночное определение курса узбекской валюты лишит страну части валюты, которая пойдет на удовлетворение потребительского спроса и обнажит все проблемные моменты узбекской экономики. В Ташкенте наверняка понимают все риски и готовятся к ним. Уже появляются сообщения, что 1 сентября этого года будет отменена множественность курсов. Нас в этой ситуации интересует, конечно, потребительский рынок. Все-таки, узбекская столица находится недалеко от границы с Казахстаном, и если речь пойдет о контрабанде, то это будет с нашей территории.
Но есть и еще одно интересное обстоятельство отказа от тотального государственного контроля и пусть даже частичного, но перехода к рынку. В Узбекистане до сих пор регулируется перемещение населения. В частности, переезд из села в город был крайне затруднен. Но не так давно узбекские власти разрешили покупать недвижимость в Ташкенте иностранцам.
Это своего рода первая ласточка. Потому что для рыночной экономики инвестиции в строительство жилья и создание соответствующего потребительского спроса на него имеют большое значение, в том числе для роста ВВП. Поэтому стоит ожидать со временем отмены ограничений на переезд из села в город, из провинции в столицу. А это значит, что Ташкент в ближайшие годы станет центром притяжения населения Узбекистана. Здесь будут деньги, рабочие места, здесь будет бум. Но тогда со временем Ташкент из нынешнего трехмиллионного города может стать и пяти-, и шестимиллионным, а может, и больше. Это будет самый большой мегаполис в регионе. С одной стороны, это огромный рынок, с другой – новая реальность для Казахстана в целом и для ЮКО в особенности.
В любом случае нам остается только пожелать удачи нашему южному соседу. Никому не нужны проблемы в такой большой и важной стране. Но все же, если вернуться к вопросу, поставленному в начале этой статьи, то хочется отметить, Узбекистан все-таки не смог отсидеться за заборами плановой экономики в стихийном рыночном море. Ему придется пройти тот путь, который все мы прошли в 1990-е годы. А с этой точки зрения узбеки упустили время, и теперь им приходится решать все те вопросы, которые для остальных остались в далеком прошлом.