После того как завершился «горячий период» в истории конфликта России и Украины, когда уже не имеют прежней силы информационные войны, начинается новый этап противостояния – вязкой, тяжелой идеологической борьбы за историю.
Собственно, эта борьба никогда и не прекращалась. Потому что такая борьба всегда ведется за идентичность того или иного народа. Сам факт распада CCCР и образования на его территории ряда независимых государств уже поставил вопрос об идентичности, которая естественным образом нуждается в поддержке со стороны истории. Просто в нынешней ситуации все вопросы, в том числе касающиеся исторической идеологии, заметно обострились. Можно привести последний пример, связанный с празднованием в Украине очередной годовщины сражения под Конотопом. В 1659 году, во время очередной русско-польской войны, войска украинского гетмана Выговского, одного из наследников Богдана Хмельницкого, вместе с крымскими татарами под этим городом разбили армию Московского государства под командованием князей Пожарского и Львова.
Эта битва не имела решающего значения. Москва в итоге той войны сохранила контроль над теми территориями левобережной Украины, которые присоединились к ней по договору с Хмельницким на Переяславской Раде. Более того, решающую роль в битве сыграли вовсе не казаки Выговского, а войска Крымского ханства. Так что с военной точки зрения это было не слишком важное сражение.
Но сегодня для Украины и ее населения битва под Конотопом – это важный пункт в формировании украинской идентичности. Во-первых, в этой битве уже участвовали предки нынешних украинцев и русских. Хотя тогда еще не было четкого разделения этих разных на сегодняшний момент народов. Тогда все они полагали себя русскими, выходцами из древнерусских княжеств домонгольского периода. Но определенная разница между ними все-таки уже существовала. Сторонники Хмельницкого и Выговского подчеркивали, что они имеют дело не с Русским государством, а с представителями Московского государства – «московитами».
Это был очень тонкий момент. Потому что если речь идет о Московском государстве (московитах), то для Хмельницкого и Выговского оно являлось всего лишь одним из многих русских государств. В их ряду могли быть и другие. В частности таким государством могло быть и то, которое создали сторонники Хмельницкого, отбив у поляков населенные православным населением территории левого берега Днепра. Такая логика исходила из того, что в более ранний период истории существовали, к примеру, Московское, Тверское, Нижегородское княжества и Новгородская республика. А еще раньше, до монгольского нашествия, были Галицко-Волынское, Киевское, Черниговское княжества и многие другие. Поэтому украинские гетманы рассчитывали на равные отношения с Москвой, как одного русского государства с другим. Вот и Выговский, начав войну с Москвой в 1658 году, провозгласил себя «великим гетманом княжества Русского».
Но для централизованной Московской Руси XVII века это было уже заведомо неприемлемо. Для московских властей люди Хмельницкого были новыми подданными, а с их самостоятельностью они готовы были мириться только в определенных пределах. Более того, новые подданные были весьма беспокойной группой населения. Сказывалось их долгое нахождение сначала в составе Великого Литовского княжества, затем в составе Польши с их шляхетскими вольностями и самоуправлением городов на основе Магдебургского городского права.
В то время как Московское государство было организовано на принципиально других основах, оно в полной мере восприняло принципы централизованной государственности времен улуса Джучи. Вольности отдельных городов и княжеств были окончательно ликвидированы еще во времена Ивана Грозного. Ни о какой вольнице, вроде той, которая была в Польском государстве того времени, не могло быть и речи. Поэтому включение украинских территорий в состав Московского государства означало распространение на них новых организационных правил.
Естественно, что большое мощное централизованное государство имело все преимущества перед разрозненным сообществом тех православных казаков, крестьян и горожан, которые с XIV века были жителями сначала Литовского, а затем и Польского государства. В частности, среди многочисленных казачьих атаманов с собственными интересами всегда могли найтись те, кто считал для себя более выгодным службу Московскому государству. Это вполне логично, так как созданное Богданом Хмельницким государство было достаточно аморфным в политическом плане, это была настоящая вольница. Поэтому в битве при Конотопе часть украинских казаков под командованием гетмана Беспалого воевала на стороне московской армии против казаков Выговского. В конце концов, у Москвы, как у всякого централизованного государства, в распоряжении было много ресурсов, которые могли быть направлены в том числе и на покупку лояльности. Позднее, уже во время Полтавской битвы против украинских полков гетмана Мазепы, которые перешли на сторону шведов, воевали другие украинские казачьи полки.
Собственно, не так уж и важно, когда именно русские и украинцы в этническом плане разошлись друг с другом. Одни говорят, что это произошло очень давно, еще во времена древних восточных славян, так считал украинский историк Михаил Грушевский. Другие – что тогда, когда часть древнерусских земель попала под власть Золотой Орды, а другая часть вошла в состав Литовского государства. Есть еще мнение третьих, которые утверждают, что украинцы отделились от русских только в XIX веке, когда в составе Австро-Венгрии в Галиции оформились галичане, которые инициировали процесс строительства украинской политической нации. Это якобы было частью процесса национально-государственного движения в Европе в начале XX века. Существует также точка зрения, что этого не произошло до сих пор, что русские и украинцы – это до сих пор один народ. Правда, с этой достаточно радикальной точки зрения, тем не менее популярной среди некоторых российских радикалов, украинцы – это периферийная группа русского этноса, а украинский язык – это диалект.
Однако гораздо важнее, что в наши дни произошло формирование украинской идентичности. Это совсем не похоже на этническое разделение двух родственных народов. Оно скорее выглядит как политический процесс. Потому что в состав новой украинской идентичности в результате конфликта этого года вошли русскоязычные граждане центральной и отчасти восточной части Украины. Соответственно, они откололись от прежней большой российской идентичности. Это уже новая реальность, и именно это является отражением кризиса последней. Потому что потеря части некогда единого целого – это действительно большая потеря.
Возможно, что СССР закончился именно сейчас, не тогда в 1991 году, когда его распад был юридически оформлен. В этом смысле разделение русской и украинской политических идентичностей стало переломным моментом. Собственно, как падение СССР было связано с расколом между руководством Российской и Украинской советских социалистических республик. Украина и украинцы всегда были слишком важным элементом российской действительности или, по-другому, «русского мира» в трактовке современных властей в Кремле. Поэтому в России обычно крайне болезненно относились именно к Украине.
Очень показательна история, которая происходит в наши дни с Украинской православной церковью Московского патриархата. В прежних условиях она могла спокойно позиционировать себя в качестве духовной силы, которая объединяет Россию и Украину, русских и украинцев, которая противостоит тенденции на их разделение. С этой точки зрения претензии на автокефалию так называемой Украинской православной церкви Киевского патриархата, которая была создана патриархом Филаретом в момент распада СССР, не были успешными. Однако сегодня, когда Украина находится в состоянии жесткой конфронтации с Россией, основанной на конфликте идентичностей, от православной церкви Московского патриархата требуют определиться в своих симпатиях. И даже завершение конфликта не изменит ситуацию. Политическое разделение наций – русской и украинской, неизбежно поставит церковь в состояние выбора. Действительно, если существует Болгарская, Сербская и Румынская православные церкви, то почему не может существовать Украинская.
Так что Россия и Украина на наших глазах будут теперь делить уже не только Черноморский флот, как это было в начале 1990-х, они будут теперь делить идентичности, историю, церковь и в конечном итоге историческую судьбу. Теперь она у двух государств и народов разная. Но может быть потом им будет проще найти общий язык уже на новых основаниях. Потому что иной раз стоит разделиться, прежде чем объединиться снова. Может быть, разделиться и необходимо, чтобы снять сложные вопросы в отношениях и понять, кто вы и с кем вы. Потом все будет проще.
Выбор Казахстана
Почему все это интересно для нас в Казахстане? Потому что все эти события последнего времени косвенно задели и нас. Это было ожидаемо, потому что мы часть того же распадающегося пространства – бывшего СССР. Следовательно, мы также должны думать о собственной идентичности. Когда российский президент Владимир Путин высказался по поводу отсутствия у казахов государства, это задело казахское общественное мнение именно потому, что это напрямую касалось вопросов идентичности. В устах президента России такая фраза выглядит весьма двусмысленной, тем более в контексте разговоров о «русском мире». Потому что таким образом государство Россия подчеркивает, что с ее точки зрения казахская идентичность в определенном смысле все еще остается частью российской идентичности. То есть Москва таким образом заявляет о своих претензиях на историческую идентичность Казахстана, а это уже тонкий политический момент.
Естественно, что Астана не могла не отреагировать на такую постановку вопроса. Собственно, празднование в 2015 году 550-летия казахской государственности – это своего рода наш «ответ Чемберлену». Это очень тонкий ход со стороны Казахстана. Потому что в истории хорошо известна дата 1465 года как время образования исторического Казахского ханства, как известны и те исторические обстоятельства, которые привели к этому событию. Образование ханства произошло на руинах распадающейся государственности бывшего улуса Джучи – Золотой Орды русской исторической литературы.
Пикантность ситуации придает тот факт, что образование Казахского ханства произошло на 15 лет раньше, чем так называемое «стояние на реке Угре» в 1480 году. В этом году в результате неудачного похода последнего общего хана Золотой Орды Ахмеда на Московское княжество произошло формальное обретение последним независимости.
То есть когда распадалась Золотая Орда, на восточной ее окраине появилось независимое Казахское ханство, а чуть позднее независимое Московское княжество, которое еще не стало Русским государством. Понятно, что ситуация была сложнее. Москва была реально независима раньше 1480 года, а первый казахский хан Джанибек был сыном хана Барака, последнего хана, который претендовал на власть одновременно в западной и восточной частях улуса Джучи. Барак, в свою очередь, был внуком Урус-хана, хана левого крыла улуса Джучи, который располагался на территории Казахстана и южной Сибири.
Но формально в истории зафиксированы две даты. В 1465 году ханы Джанибек и Гирей создали самостоятельное Казахское ханство на востоке бывших владений Золотой Орды, а в 1480 году Московское княжество оформило свою самостоятельность, избавившись от последних признаков зависимости от все той же Золотой Орды.
Так что наш «ответ Чемберлену» получился весьма неплохим. Правда, стоит быть последовательными. Наверное, все-таки нужно вспомнить о общеказахских ханах. При всем уважении к Аблаю, Кенесары и всем батырам не совсем логично, что в Казахстане нет улиц хотя бы ханов Касыма, Хакназара, Есима, Тауекеля, Джангира. И почему в Астане одна улица названа именами и Джанибека и Гирея. В конце концов, это разные люди.
Сегодня история является частью борьбы за идентичность, и ей надо уделять большое внимание. Но когда речь идет об идентичности, то здесь недостаточно парадных мероприятий, пропаганды и PR. Общественному мнению нужны ответы на вопросы. Запрос на идентичность в Казахстане сегодня огромен. Именно в этом не разобрались многие лидеры общественного мнения прошлого. Они попрежнему пытаются спрятаться в тени общей идентичности бывшего СССР, не понимая, что сегодня это уже другая идентичность и другие государственные интересы.