Классик и один из основоположников концепции информационного общества Дэниэл Бэлл был уверен, что его главной структурой станет университет – центр производства и накопления знаний. Более того, университет в его парадигме является третьим после органов власти и корпораций центром принятия решений. Последнее утверждение достаточно спорно, поскольку так в истории еще не бывало, однако сама идея того, что вуз не теряет, а только усиливает свою роль, бесспорна.
Однако история показывает, что за сотни лет сформировалась своя особая университетская культура, которая мало отличается от страны к стране и от эпохи к эпохе. Это не только западноевропейские университеты, но и созданные по их подобию университеты большинства других стран мира, от Алжира до Южной Кореи. Очевидно, что эта культура является частью, без которой университета быть не может. Если этот тезис верен, то можно смело утверждать, что в Казахстане нет университетов, поскольку система высшего образования многие годы переживает жестокий кризис этой культуры. И пока нет никаких намеков на то, что проблема решается или будет вообще решена.
Выводы, которые автор делает в этом тексте, основываются на его недолгом пятилетнем опыте преподавания на кафедре, беседах с учеными и просто на наблюдениях за академической жизнью страны. Вместе с тем нужно оговориться, что речь будет идти в первую очередь о гуманитарном знании, поскольку автор может только догадываться, что происходит в технических и естественно-научных дисциплинах. Возможно, там все не так плохо, однако университетская система не состоит из отдельных частей, и то, что справедливо для одних, в равной степени справедливо для других.
Молчание вместо диспута
Университетская культура, о которой идет речь, основывается на нормах и ценностях, которые определяют особенное отношение к образовательному и научному процессу. Здесь можно выделить множество составных элементов – традиции факультетов, ритуалы и атрибуты, порядок студенческой жизни, форма проведения семинарских и лекционных занятий. Это внешние атрибуты, но гораздо важнее внутренние – критическое мышление, академическая свобода, приоритет не прикладных, а фундаментальных исследований, преданность интересам подлинного знания и идея просвещения. В конечном счете, вся работа профессорского-преподавательского состава и студенчества сводится к поиску некоей абстрактной истины. Так должна выглядеть классическая модель университета, однако в Казахстане ситуация обстоит совершенно иным образом. Возможно, причина лежит в том, что в Казахстане никогда и не работала модель классического университета. Таких учреждений до установления власти Советов у нас не было, а появившиеся вузы изначально были построены не по классической, а по советской модели. Правда, с этой точки зрения вообще трудно говорить об университетской культуре, если ее изначально не было. Но если и так, то ничто не мешает выстроить ее с нуля. Но это очень сложно, если вообще возможно. Попробуем показать это, рассмотрев проблему с разных сторон.
Научные поиски той самой истины оформляются в виде текстов – статей, монографий, рецензий и т. д. К сожалению, в казахстанской академической среде такие тексты чаще всего пусты. Лакмусовой бумажкой являются рецензии – отзывы ученых на чужие работы. Их профанация начинается еще со студенческой скамьи, когда рецензии на дипломные работы пишут сами студенты, а рецензенты ставят под ними свою подпись. Не меньшей формальностью является научное рецензирование. Казалось бы, стороннее мнение коллег является хорошим инструментом оценки. Но возьмем, к примеру, старую модель получения научной степени. Для защиты кандидатской и докторской диссертаций нужны были несколько документов – отзыв ведущей организации и отзыв двух оппонентов. Какой действующий ученый может похвастаться тем, что его работы по-настоящему были изучены оппонентами, которые написали настоящие отзывы? Практически всегда соискатели писали тексты сами себе, и это совсем не секрет.
Как кажется, с реформой высшего образования ситуация вроде бы должна исправиться. Действительно, внедрение института доктора Ph.D сильно изменило процедуру. Профессор КазНУ имени Аль-Фараби Герман Ким рассказал, как это делается на Западе: «В США для присуждения степени не требуется защита диссертации. Нужны лишь подписи пяти профессоров из области специализации нового ученого, которые подтверждают, что автор исследования достоин степени. Если подписи собраны, соискатель становится доктором. Причем интересно, что этих экспертов назначает научный руководитель. На наш взгляд, это странно – он ведь направит к своим друзьям, которые «подмахнут» подпись. У нас ведь так принято. Однако при всей кажущейся простоте это не так. Ученые, поставившие подпись рискуют собственной научной репутацией».
Именно о репутации в Казахстане думают в самую последнюю очередь. Здесь академические рецензии можно сравнить с рекомендательными письмами, которые пишут работодатели своим бывшим сотрудникам для их дальнейшего трудоустройства. Если на Западе даже горничную не примут без рекомендательного письма, то в нашей стране этот документ является формальностью. Фактически речь идет о кризисе доверия. Возвращаясь же к научному дискурсу, нужно отметить парадокс – в такой публичной сфере, как наука и образование, репутация мало что значит. Либо же ученые так легко ставят свои подписи под любыми бумагами лишь потому, что уверены – никто не будет их читать. А это еще одна серьезная проблема, убивающая культуру университетов.
Чтение трудов коллег, отечественных и зарубежных, – это одна из основ существования науки. Это основа для научной дискуссии, которой, по моим наблюдениям, в Казахстане нет. Например, не так давно историк-любитель Радик Темиргалиев написал книгу «Ак Орда. История казахского ханства». Была ли научная дискуссия об этой работе? Мы обратились к автору, но г-н Темиргалиев временно отказался от общения с прессой. Мы не знаем, писались ли научные рецензии на эту работу, однако в прессе или в социальных сетях упоминания о хоть каком-либо споре замечено не было. Что это – академическая апатия или обычная некомпетентность? Наверное, второе, и тому есть косвенное доказательство – в медийном поле университетские преподаватели фактически не участвуют в качестве экспертов. Армия вузовских экономистов, филологов, историков, политологов, философов и социологов фактически не участвует в обсуждении общественных проблем и тех отраслей, в которых они, как кажется, должны быть специалистами.
Другая причина того, что нет публичной научной дискуссии, в том, что ее, по сути, негде вести. В Казахстане нет таких авторитетных изданий, которые бы ученые выписывали и изучали. Вестники университетов, даже если раньше они входили в ВАКовский перечень, не являются авторитетными изданиями только лишь потому, что в них нет научной редактуры. Любой желающий может опубликовать свою работу за сумму от 2500–5000 тг. Эти издания существуют только лишь для того, чтобы у работников был постоянно обновляемый список научных трудов. Известно, что казахстанским требованием является наличие ежегодно двух или трех статей. Сабира Кульсариева, доцент КазНУ кафедры «Археология, этнология и музеология», отмечает, что в Европе считается очень хорошим результатом публикации хотя бы одной работы, однако при этом ее качество не должно отличаться от диссертации: «Статья меньше по объему, но это никак не зависит на степень проработки материала. Уровень не должен снижаться вне зависимости от формы работы».
У нас это в лучшем случае будет хорошая компиляция, если не откровенный плагиат. По данным Национального центра научно-технической информации, каждая десятая работа в Казахстане является плагиатом. Президент центра Адиль Ибраев сообщает, что из 86 проверенных за последние три года научных работ, перепечатки без указания источников содержала каждая пятая. При этом растет количество опубликованных за рубежом статей – за три года выросло более чем в три раза. За 2013 год в различных иностранных журналах вышло 1114 научных работ казахстанских авторов. Однако, по словам Ибраева, большая часть из них опубликована в изданиях, которые не пользуются авторитетом в научном мире.
Бисембай Искаков, исполнительный директор фонда «Аспандау», доктор физико-математических наук, показал, что у технарей все прозрачнее, так как там действительно проще определить, имеет ли то или иное исследование смысл. «Все казахстанские ученые, проводящие исследования по естественно-научным и техническим наукам, сегодня понимают достаточно хорошо одну простую вещь – если хочешь информировать мировое научное сообщество о результатах своих исследований, публикуй их в журналах, входящих в базу данных Tomson Reuters, Scopus или Springer. Если хочешь «надувать щеки», публикуй свои результаты в казахстанских вузовских сборниках, вузовских журналах и в сборниках докладов или сборниках тезисов международных конференций, проходящих в Казахстане. Когда один казахстанский ученый обращается за рецензией на свою статью, доклад, монографию или учебное пособие к другому, то другой понимает, что это публикация местная, зачастую издаваемая за собственные деньги или деньги вуза. Если монография или учебное пособие издается солидным издательством, то оно организует закрытое и оплачиваемое рецензирование. Все журналы и другие издания, входящие в базу данных Tomson Reuters, Scopus или Springer, также организуют закрытые и оплачиваемые рецензирования». Ученый считает, что для решения проблемы нужно принять нормативный правовой акт о том, что в Казахстане признаются только те публикации, которые размещены в изданиях, входящих в базу данных Tomson Reuters, Scopus или Springer.
А лектор кто?
В вузах Казахстана работает около 39 600 человек, и все они должны быть частью той самой университетской культуры. Но тут не все так просто – обновление профессорско-преподавательского состава для сохранения традиций должно быть постепенным, чтобы молодые преподаватели перенимали стиль своих старших коллег, но в Казахстане после обретения независимости начались тектонические сдвиги. Большое количество профессуры уехало с потоками эмиграции, кто-то ушел в бизнес и на работу в государство, а их место заняли те, в ком появилась необходимость, – речь идет о преподавателях для казахскоязычных групп, а также много просто молодых преподавателей. Не произошло преемственности академических поколений.
Этот и ряд других фактов привели пусть к печальным, но интересным явлениям. Первое – это отсутствие научных школ. Мы не можем сказать, что у нас есть какая-то особенная карагандинская философская школа, или алматинская социологическая научная школа. Ученых-корифеев, признанных в мире, давших мощный импульс в развитии своей дисциплины, в гуманитарной науке в Казахстане нет. Другими словами, закладывать новую школу некому. А те, что были заложены в советское время, были размыты кадровой текучкой. Второе явление – это изменение статуса вузовского сотрудника. Фактически, с учетом вклада ППС в науку, подавляющая часть учеными являются номинально. У них есть документы, свидетельствующие о наличии кандидатской или докторской степени, но по большому счету они уже не ученые, а преподаватели. Действительно, университет в современном Казахстане превратился в логическое продолжение средней школы. Директор, завуч и учитель стали называться по-другому, а суть осталась прежней. Функция вузовского сотрудника сегодня – это информировать и курировать. Как и когда это произошло – интересный вопрос.
Возможно, причиной стало то, что в советские годы исследовательские институты были выделены в отдельные структуры. Получилось так, что в стране выделилась отдельная академическая среда, которая занимается наукой, и отдельно университетская, заточенная под образование. С течением времени их пути расходились все дальше, и теперь научные институты и вузы живут отдельной жизнью, и в казахстанских реалиях подготовка новых кадров и научная работа стали отдельными планетами. И 20-летняя попытка сблизить их, вернуть науку в университет, как это принято на Западе, не вышло. Причины известны – власть рынка, бюрократизация, эксплуатация профессорско-преподавательского состава, который чрезмерно загружен отчетностью, и отсутствие среды (компиляции заменили научный поиск).
Но и в системе воспитания казахстанская модель дала сбой. Кто для студента преподаватель? Фактически никто, но это неверно для классического университета, где преподаватель является наставником. Читая самые разные биографии выдающихся ученых, обязательно встретишь упоминание того, как звали основного учителя, какое научное и морально-нравственное влияние он оказал на своего подопечного. В советские годы, по рассказам старших товарищей, в вузе была определенная сердечность между студентами и преподавателями, которые были если не коллегами и друзьями, то как минимум заодно.
Государство и рынок
Потеря университетской культуры обязана двум факторам. Первый – это превращение университета из научно-образовательного учреждения в бизнес-проект. Причем это касается не только частных вузов, но и государственных. Во главу угла ставится получение прибыли. Поэтому исчез институт конкурсного поступления, когда в вуз попадали лучшие. Сегодня из вуза отчисляют не за неуспеваемость, а за неоплату. И если дискуссии нет на уровне ученых, то на студенческом ее нет и подавно. Обучение в университете сводится к школярству, молодые люди не ищут истину, а получают оценки.
Другой приметой современности является перенос акцента с фундаментальных исследований на прикладные – те, которые приносят прибыль. В Бухарестской декларации принципов высшего образования в Европе есть пункт, в соответствии с которым интеллектуальная работа обладает самоценностью вне зависимости от того, когда и какой результат будет получен. Научная деятельность в целом становится более прагматичной, постепенно уходя от «романтического поиска истины» к генерации экономически актуального знания. Различия между академической культурой и предпринимательской культурой очевидны. Исторически мотивацией к занятию научной деятельностью служила прежде всего увлеченность научным поиском, престиж конкретной дисциплины, но не денежные стимулы. С развитием академического капитализма исследователи переходят от таких ценностей, как альтруизм и служение обществу, к рыночным ценностям.
Второй фактор – это государственное вмешательство. Исторически университеты всегда обладали большой автономией, но в советские годы, а затем и в независимом Казахстане Министерство образования и науки стало основным менеджером высшей школы. Мотивация министерства понятна и даже в какой-то степени оправданна. Государство через гранты и финансирование научных проектов вливает в вузы огромные деньги и хочет знать, куда оно их вкладывает. И здесь запускается главная функция бюрократической машины – это контроль. Но что могут проверять чиновники? Только то, что поддается анализу и подсчету, в итоге профессорско-преподавательский состав тонет в огромном количестве бумаг, которые нужно вести. Здесь совершенно справедлив анекдот из медицинской сферы о том, что больные отвлекают врачей от заполнения бумаг. Для преподавателей это справедливо в полной мере.
Причем иногда требования министерства бывают достаточно странными. Например, два года назад во все вузы пришло предписание выслать в Министерство скан-копии всех печатных трудов всех сотрудников за последние три года. Представьте, что 39 600 человек по всему Казахстану начинают сканировать свои статьи. Если предположить, что по стандарту каждый пишет в год по две-три статьи, то в министерство должно было быть оправлено 237 тысяч файлов. Но этого было мало – в Министерство нужно было отправить и бумажные копии статей – то есть титульного листа, форзаца с описанием издания и первой страницей статьи с фамилией автора. В какой-то момент в министерство почтой должно было прибыть 712 800 листов бумаги. Теоретически их ведь нужно сличить и проверить, что физически невозможно. Тогда в чем был смысл этого требования? Чиновникам нужна работа, они ее себе создают, правда, забирают львиную долю времени у преподавателей, которые, возможно, могли бы в это время заниматься наукой.
Описанный пример показывает глубину кризиса доверия в академической сфере – Министерство образования не верит вузам и преподавателям, что они получают свои деньги оправданно. А другой пример показывает, что это недоверие сопряжено и с некомпетентностью. Преподаватель алматинской консерватории рассказал нам, что пару лет назад один из чиновников потребовал отменить индивидуальные занятия для музыкантов. Он полагал, что учить игре на инструменте можно и в группе, а администрация пытается обмануть министерство, искусственно увеличивая количество часов для педагога.
Министерство могло бы вести анализ постфактум – анализировать качество специалистов, получающих диплом того или иного вуза. И если выпускники являются профессионалами, то нет ли разницы, кто и в какой форме проводит занятия. Другой рекомендацией государству может быть внедрение неких качественных параметров, поскольку пока чиновники меряют эффект количественными показателями. Казахстанские ученые выполнили требование публиковаться в зарубежных журналах, но никто не говорил о качестве изданий. Поэтому формально зарубежные публикации есть, а то, что эти издания псевдонаучные, – другой вопрос.
В итоге можно утверждать, что университетская культура Казахстана фактически потеряна. Потому как если глубочайший кризис переживают вузы в Алматы, то что можно говорить о регионах? При этом приходится признавать, что выхода из этой ситуации не видно. Государство не перестанет вмешиваться в университетские дела. Тогда единственная надежда, что со временем станут появляться некие «островки» качества. Это может быть новый вуз, построенный по модели Высшей школы экономики в России, у которой получается совмещать и ведение прибыльного бизнеса и высокое качество научно-образовательного компонента. И если брать меньший масштаб, то таким «островком» может стать хотя бы отдельно взятая кафедра или коллектив единомышленников, ведущих один проект. Но для этого должны созреть условия, а главное – ученые.
публикация из журнала "Центр Азии"
июль-август 2014
№ 4 (92)