Нынешняя осень в Казахстане оказалась весьма насыщенной на важные события. Среди них выделяются крупные перестановки в верхних эшелонах казахстанской власти. Показательно, что на должность председателя сената из Женевы вернулся Касым-Жомарт Токаев. Понятно, что данное назначение привлекает особое внимание в связи с пунктом Конституции Казахстана, согласно которому председатель сената де-юре является вторым лицом в государстве. Поэтому любые перемещения на этой позиции всегда будут предметом обсуждений в кулуарах казахстанской политики. Дополнительную интригу этому назначению придает тот факт, что ради этой позиции Токаев покинул место заместителя Генерального секретаря ООН.
Казалось бы, для Казахстана было бы выгоднее сохранить за собой эту весьма престижную для сравнительно небольшой страны должность. Однако здесь надо иметь в виду, что изначально это место согласно неформальным договоренностям фактически было зарезервировано за Россией. Когда два года назад Токаев стал заместителем генерального секретаря, это сразу вызвало вопросы среди российских экспертов: почему Москва пошла на этот шаг?
Возможно, что россияне уступили это место нам на время, с целью сделать жест в адрес своего союзника Казахстана. Если предположить такой вариант развития событий, тогда все выглядит вполне логично. Токаев мог быть направлен в Женеву на временной основе. Его пребывание на таком посту способствовало укреплению имиджа Казахстана и одновременно росту политического веса самого Токаева. Бывший крупный международный чиновник – это всегда много значит для страны происхождения, особенно если после этого он занимает должность второго человека в стране. Сейчас необходимо посмотреть, кто станет главой женевского офиса ООН вместо Токаева. Если это будет россиянин, тогда данная версия может иметь право на жизнь.
Прежний председатель сената Кайрат Мами ушел на знакомую ему должность руководителя Верховного суда. В свою очередь, бывший его председатель Бектас Бекназаров переместился в кресло главы Высшего судебного совета. Понятно, что ключевой момент в этих перемещениях был в первую очередь связан с назначением Мами. Он должен был получить достаточно знаковую должность, которая соответствовала его прежней позиции. Верховный суд был для Мами идеальным местом.
Что касается Бекназарова, то он помимо критики, которая прозвучала в его адрес со стороны президента 10 октября во время заседания правительства, отметился еще и открытым конфликтом с председателем Алматинского городского суда из-за дела судьи Утемисовой1. Для судебной системы это вообще большая редкость. В то же время Бекназаров все-таки остается значительной фигурой для судебной системы, именно поэтому ему и предоставили должность главы Высшего судебного совета.
В принципе указанная рокировка видных чиновников на ключевых должностях важнейших государственных институтов является только частью общего процесса. Осенью прошло весьма много важных событий. Здесь и съезд правящей партии «Нур Отан», и указанное выше заседание Кабинета министров, в ходе которого президент подверг весьма жесткой критике многих представителей высшего истеблишмента страны, а также целая серия других отставок.
Вся комбинация этих событий ставит много вопросов. В первую очередь потому, что путает все карты тем, кто пытался прогнозировать развитие событий в Казахстане на ближайшую перспективу. После всего произошедшего в этом октябре, большинство выдвигаемых ранее версий и сценариев уже можно выбросить в мусорную корзину. Сейчас ясно то, что ничего не ясно.
Возможно, что в этом и заключается идея, чтобы все участники политического процесса в Казахстане и вокруг него перестали строить комбинации и основанные на них проекты. Не секрет, что разговоры о вероятном будущем Казахстана не вел только совсем ленивый. Президент недвусмысленно продемонстрировал, кто является главным архитектором процесса и фактически призвал всех к порядку, показав власть. Центральная вертикаль власти она потому и центральная, что именно она определяет главный вектор развития и стратегию. А стратегия здесь явно присутствует. Об этом наглядно говорит хотя бы история с недолгим пребыванием Токаева на посту заместителя Генерального секретаря ООН, если, конечно, высказанное выше предположение можно считать верным.
Понятно, что собственно стратегический план может знать только сам президент. Но теперь всем остальным участникам процесса остается лишь ждать результата. Возможно, именно поэтому имела место такая последовательность событий. Сначала жесткая критика на заседании правительства 10 октября, затем назначение Токаева и только потом съезд, от которого многого ждали, а он получился вполне обычным. Потому что съезд просто поставил точку в своего рода блицкриге по наглядной демонстрации всем внутренним и внешним игрокам потенциала и мощи центральной вертикали власти в Казахстане.
Очевидно, что любая демонстрация власти сопровождается небольшими потрясениями для некоторых участников процесса. Не для всех это имеет позитивные последствия.
Век просвещения
Произошедшая в сентябре отставка министра образования Бахытжана Жумагулова стала большой неожиданностью для всех сторонних наблюдателей. Министр был одним из долгожителей в казахстанском правительстве. Он считался политическим тяжеловесом, в том числе потому, что имел возможность длительное время проводить достаточно непопулярные решения. Среди них сокращение числа вузов, что вызвало острое недовольство особенно среди ректоров в провинции, вузы которых были вынуждены объединяться. Кроме того, при Жумагулове резко сократилось количество защищенных диссертаций. Этому способствовал переход на систему докторов философии – Рhd, и введение такого неожиданного условия для защиты, как импакт-фактор.
Согласно этому условию министерство определило список журналов, главным образом международных англоязычных, публикация в которых была необходимым требованием для защиты диссертации. Хотя в 2012 году условия были несколько смягчены, защиты все равно стали проводиться значительно реже, чем в прежние времена. Это не могло не вызвать широкого неудовольствия не столько среди тех, кто стремился к получению искомой степени, сколько среди представителей истеблишмента на местах, потому что научная степень давно стала частью общественной иерархии. Кроме того, недовольство вызывало и то обстоятельство, что размещаться в англоязычных журналах должны были не только международники, но и специалисты, к примеру, в казахской филологии.
Конечно, усилия министерства были направлены на решение конкретных проблем. В частности, переход на докторов Рhd должен был помочь остановить по Казахстану настоящий «девятый вал» кандидатских и докторских диссертаций, очень часто созданных на основе компиляции и плагиата. Новый процесс защиты был настолько долгим и требовал личного участия соискателя в научной деятельности, что не давал возможности получать степени чиновникам и просто интересующимся гражданам, как это было раньше.
Если говорить о сокращении вузов, их объединении, то это было вызвано явно излишним количеством вузов и обучающихся в них студентов. Вузы у нас часто воспринимались в качестве бизнеса для ректора, поэтому согласно законам спроса и предложения вузы сформировали огромное предложение для учащейся молодежи. Требования при этом были снижены до минимально возможного. В результате в стране произошла резкая девальвация высшего образования при одновременном росте числа студентов. Экономика была не в состоянии переварить такое предложение со стороны целой армии выпускников, а это уже создавало проблему для государства. Например, нужно было учитывать опыт арабских событий, одной из причин которых был резкий рост числа студентов и невозможность найти для всех них работу. В частности в Тунисе, где арабские события и начались, количество студентов за 15 лет выросло с 50 до 500 тыс. человек, именно они составили костяк протестного движения.
Поэтому, когда министерство сокращало число вузов, оно в том числе пыталось снизить в стране общее число студентов и восстановить престижность высшего образования.
Еще одной идеей министерства была попытка перевести научную активность в университеты. В частности, в начале 2013 года представитель министерства указывал, как на свое большое достижение, что основным получателем грантов на проведение государственных исследований стали вузы Казахстана, а не старые академические институты. В целом все это было попыткой копирования западной традиции. Отсюда и доктора Рhd, и перенос научной деятельности в вузы. Но подход у министерства был чисто бюрократический.
Например, импакт-фактор был искусственным требованием, в западной системе такого требования нет. Просто министерство по бюрократической традиции стремилось создать дополнительное формальное условие, которое бы выполняло роль препятствия на пути соискания научной степени. Потому что в министерстве понимали, что простой переход к западной системе, где научные степени присуждает университет, в условиях Казахстана может привести к появлению нового «девятого вала», теперь уже докторов Рhd. Без контроля процесса со стороны государственной организации типа ВАК (высшая аттестационная комиссия) университеты вследствие нашей известной специфики будут присуждать степени всем подряд. Поэтому министерство старалось максимально усложнить процедуру.
Что же касается перевода научной деятельности в университеты, то именно эта западная идея вряд ли сможет прижиться на нашей почве. Главная проблема в том, что преподаватель в нашем вузе в отличие от западного университета чрезмерно загружен работой. Он ведет 800–900 часов в год в отличие от 400 часов на Западе. К тому же он связан общественной деятельностью, обеспечением общественных мероприятий, наблюдением за поведением студентов и т. д. В этой ситуации обычный казахстанский преподаватель не способен заниматься еще и научной работой.
Для него грант министерства – это всего лишь небольшой дополнительный приработок. А так как главной оценкой результатов работы по гранту является формальный отчет, то кто, кроме вузовских работников, способен лучше всего организовать текущую отчетность, которую требует министерство, а также итоговый документ. При этом последний чаще всего создается с помощью компиляции или прямого плагиата. Но самое интересное, что происходит с итоговым документом, он в результате просто ложится в стол в министерстве, пополняя базу никому ненужных отчетов.
Такая ситуация – классический пример того, как западная идея может измениться, будучи пересаженной на нашу почву. Потому что грант на Западе – это не только формальный процесс, как представляют в нашем министерстве, грант – это способ стимулировать развитие научной мысли. Поэтому механизм выдачи грантов принципиально отличается от нашего. Грант выдается различными фондами под проект, результатом которого чаще всего должна быть или публикация или важное мероприятие. Но главный критерий оценки – это качество исследования. Исполнитель рискует своей репутацией и перспективой никогда больше не получить другого гранта. В свою очередь, выдавший грант фонд рискует своей репутацией, в том числе и перед учредителями, если он выдал деньги на откровенно слабый проект. Поэтому фонды проводят сравнительно жесткий отбор, но при этом готовы и рисковать. В нашем случае министерство ничем не рискует, как, собственно, и авторы.
Так что идеи изначально были неплохими, исполнение оказалось не на высоте. Но все это не может объяснить, почему Жумагулова сняли без объяснения причин и без предоставления другого места работы. Из тех событий, которые произошли накануне отставки министра стоит выделить два момента. Одна история была связана с задержанием в мае 2013 года вице-министра Саята Шаяхметова. Злые языки указывали, что такое совпадение – арест и отставка, далеко не случайны. Другая история разворачивалась вокруг борьбы министерства с ректором КазНУ Галимкаиром Мутановым. И дело здесь было не столько в плагиате, в котором был обвинен последний.
Главная интрига была связана с тем, что Жумагулов пришел в министерство именно с позиции ректора КазНУ. Соответственно, если правдива информация, которую озвучил в пылу своей борьбы с министерством Мутанов, о том, что в КазНУ второй год проходят бесконечные проверки, то это выглядит как очень личное противостояние. Понятно, что по своей привлекательности и важности пост ректора КазНУ почти равен посту министра образования. Для министра было бы естественным попытаться сохранить возможность вернуться в ведущий университет страны, после того как он уйдет из правительства.
Обвинение в плагиате Мутанова, которое было официально подтверждено 3 сентября этого года, могло стать последней точкой в этом противостоянии. При этом ректор повел себя нетипично, не прекращал сопротивляться, более того, он перешел в контрнаступление. В результате этот скандал стал слишком публичным. Кроме того, он нес в себе огромный разрушительный потенциал. Дискуссия о плагиате могла поставить под сомнение качество многих защищенных ранее диссертаций. Возможно, что именно это стало последней каплей в чаше терпения относительно министра Жумагулова.
В конце концов главное в деятельности чиновника – это результат. При этом желательно, чтобы его работа не создавала проблем системе в целом. Жумагулов занимался достаточно сложным направлением, которое тем более находится на виду общественности, здесь трудно было обойтись без ошибок. Ошибки бывают у всех, как, впрочем, и интересы, но публичный скандал, который способен потрясти систему, – это совсем другое. Хотя и ректор КазНУ теперь также оказывается в трудной ситуации, иначе может создаться впечатление, что он и его связи победили целого министра.
Новый министр Аслан Саринжипов еще не успел ничего сделать, но уже получил свою долю критики от президента за заявление о реформе многострадального ЕНТ. Такая ситуация говорит о том, что молодой министр, который не работал в системе образования, кроме как в Назарбаев-университете, явно ориентирован на быстрые перемены. В то время как главная проблема в нашем образовании заключается в том, что у нас перед реформами не просчитывают ситуации, всех рисков и возможных последствий. На что президент был вынужден указать молодому министру, чтобы слегка охладить его пыл и рвение. А ведь министр еще не добрался, собственно, до высшего образования и научной деятельности. Кроме того, теоретически он должен учитывать известные политические риски вокруг университетов, которые в остальном мире очень часто становятся источником политической напряженности. Поэтому здесь надо сто раз отмерить, прежде чем чего-то там резать.
Исламский фактор
Отставка председателя Агентства по делам религии Кайрата Лама-Шарифа не стала большой неожиданностью. Он просто вернулся на Аравийский полуостров, откуда, собственно, и приехал два года назад, получив назначение во вновь образованное агентство. Просто поменял страну назначения – Саудовскую Аравию на Объединенные Арабские Эмираты. Весьма ценным, с точки зрения государственных интересов, качеством Лама-Шарифа наверняка являются его связи в арабских монархиях Залива, где он работает уже очень долго. Эти связи представляют интерес в контексте не только двусторонних отношений с ведущими странами Залива, но также и для поддержания позиций Казахстана в Организации исламского сотрудничества. Саудовская Аравия, ОАЭ и Катар играют все более заметную роль в исламском мире, поэтому Лама-Шариф здесь точно пригодится.
Кроме того, он относится к разряду так называемых «неофитов», людей, которые в условиях работы в арабских странах стали гораздо более религиозными. Естественно, что их опыт теперь больше связан с арабским пониманием ислама, больше, чем с казахской или центральноазиатской его версиями. Такой путь в свое время проделал бывший муфтий Абсаттар Дербисали, который работал в нашем посольстве в Саудовской Аравии, проникся там новыми идеями и на время возглавил Духовное управление мусульман Казахстана.
Так что приход Лама-Шарифа в Агентство по делам религии отражал одновременно и возросшее значение ислама для современного Казахстана, и главное противоречие в осуществлении исламской традиции. Противоречие связано со стремлением части казахстанского истеблишмента под серьезным внешним влиянием попытаться изменить местную религиозную традицию, которую они считают весьма архаической. Например, весьма показательно, что в этом году некоторые работники из подразделений Агентства на местах позволяли себе публичные комментарии на тему, что может считаться исламской традицией, а что нет.
Собственно, здесь и возникало еще одно серьезное противоречие. Агентство теоретически должно было представлять интересы государства по самому широкому спектру вопросов, многие из которых не имели отношения к исламу. Излишняя религиозность главы агентства здесь могла показаться неуместной. Логичнее было бы, если бы государственное ведомство возглавлял обычный чиновник, представляющий государственные интересы, в том числе в отношениях с исламом. Вполне достаточно религиозной активности нового муфтия, который, как известно, учился в египетском университете Аль-Азхар со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Осень патриарха оппозиции
Заявление Булата Абилова о его временном уходе из оппозиции осталось незамеченным широкой общественностью, но произвело большое впечатление на сравнительно узкий круг тех, кто в Казахстане интересуется политикой. И в этом не очень приятном для публичного политика обстоятельстве, вполне возможно, и заключалась одна из причин такого решения одного из самых активных представителей оппозиции. Все-таки для любого менеджера, а Абилов был одним из видных представителей частного бизнеса периода первоначального накопления капитала, очень важно видеть результат проекта.
Понятно, что, уходя в свое время в оппозицию, Абилов рассчитывал на несколько другой масштаб деятельности. На него наверняка в свое время большое впечатление произвели массовые демонстрации в Киеве в годы «оранжевой революции», он прямо говорил об этом в своих интервью. Они повлияли не только на его идеологические воззрения, но обозначили определенную политическую перспективу. Действительно, примеры первоначального успеха молодых Саакашвили, Ющенко и других оппозиционных политиков в то время были весьма показательны.
Но в Казахстане у местных оппозиционеров ничего не получилось, вертикаль власти оказалась сильной, способной реагировать на возникающие вызовы. А последующий негативный опыт развития событий в Украине, Грузии и особенно в Кыргызстане произвел неизгладимое впечатление на казахстанское общество, которое меньше всего хотело потрясений по киргизскому сценарию. Естественно, что власти этим воспользовались в целях пропаганды. Например, события в Кыргызстане подавались как нежелательный вариант развития событий, и общество с этим было вполне согласно.
В свою очередь, казахстанская либеральная оппозиция не смогла найти аргументов против такой постановки вопроса. Она была вынуждена защищать либеральные идеологические постулаты, значит, приветствовать и оправдывать события в Украине, Грузии и Кыргызстане после всех их «цветных революций». Но это не могло убедить казахстанского обывателя, который лишний раз убеждался, что либеральная оппозиция в Казахстане хочет повторения украинского, грузинского и киргизского сценариев. Это выглядело не очень оправданно на фоне всех скандалов с «цветными революционерами» – Ющенко, Саакашвили, а также печальной истории с монополизацией власти Курманбеком Бакиевым и последовавшей за этим второй революцией.
Поэтому оппозиция оказалась в итоге в очень невыгодной позиции, что усилило пораженческие настроения в ее рядах. Надо отдать должное Абилову – он был одним из наиболее последовательных оппозиционеров даже в ситуации, когда многие из его соратников или «попутчиков» по старой революционной терминологии как минимум отошли в сторону или перешли на сторону. Кроме того, он был одним из финансистов оппозиционного движения и тех немногих, кто пытался расширить свою базу поддержки. В частности, именно Абилов и его сторонники активно искали контакты с национал-патриотическими кругами. Часть из национал-патриотов придерживалась либеральных взглядов, что сближало их с либералами из радикальной оппозиции. Одновременно Абилов и его сторонники выступали против Таможенного союза, пытаясь организовать по этому поводу референдум. Конечно, это выглядело странно, союз либералов и национал-патриотов. Хотя в контексте бурных процессов либерализации конца 1980-х и начала 1990-х годов, это было как раз вполне объяснимо. Достаточно вспомнить азербайджанского Абульфаза Эльчибея, грузинского Звиада Гамсахурдиа и многих других.
Так что возможно, что Абилов понял, что сейчас у него нет шансов на реализацию своих целей. Как в меру прагматичный бизнесмен, он не мог не просчитать ситуацию и предпочел отойти в сторону, перейти в своего рода «резервный полк», чтобы не тратить время и силы на пока заведомо проигрышное дело.
Непонятно только одно, почему он это сделал именно сейчас. Еще несколько месяцев назад Абилов был настроен чрезвычайно воинственно. Даже поражение в отношениях с партией «ОСДП-Азат» Жармахана Туякбая не поколебало тогда его решимости. Да и было бы странно для Абилова вдруг уйти в тень из-за бесперспективности оппозиционной идеи, она, собственно, уже давно не очень перспективна.
Очень может быть, что Абилов отошел в сторону по какой-то очень важной для него причине, о которой он не может говорить. И эта причина не давление со стороны, о чем можно было бы подумать, но она точно имеет политический характер. Создается впечатление, что Абилов просто решил не мешать своим присутствием каким-то важным процессам, которые, по его мнению, соответствуют интересам страны на современном этапе.
Банковский гамбит
Как-то тихо и буднично прошли перемены в Национальном банке. Вечный возмутитель спокойствия финансового мира Григорий Марченко был отправлен в отставку по семейным обстоятельствам, что выглядит весьма интригующе. Причем сам Марченко явно знал о готовившемся решении, поэтому в последнее время активно пиарился, в том числе и на российском телевидении. Он позиционировал себя как одного из главных авторов казахстанских реформ. Это можно трактовать двояко. С одной стороны, как стремление защитить свои позиции в Казахстане, причем не только в отношении занимаемой им на тот момент должности. Более реально было стремление убедить учесть его интересы при вероятной отставке и предоставить место, например, в банковской системе. С другой стороны, как намерение убедить в своей полезности российскую сторону. В частности, речь могла бы идти о позиции руководителя одного из филиалов российских банков в Казахстане, например, активно расширяющего свое присутствие Сбербанка. Хотя сам Марченко после отставки в одном из интервью намекал, что не исключает возможности поработать и в России.
Марченко вообще больше нравилось общаться с российскими журналистами. Хорошо известна его неприязнь к казахстанским журналистам и критический настрой к общему состоянию интеллектуальной среды в Казахстане. Это выражалось в том числе и в нежелании посещать заседания парламента и имидже конфликтного человека. Марченко был такой «волк-одиночка», которому не очень нравился лес, в котором он вынужден охотиться. Его сила заключалась в том, что он считался хорошим специалистом в своем деле.
Однако конфликтность яркой личности уместна или в спокойных обстоятельствах или, напротив, в момент обострения ситуации, когда надо принимать непопулярные решения. Поэтому Марченко был хорош в моменты, когда уже не было проблем или тогда, когда все летело в тартарары. Последняя ситуация была в тот момент, когда пришлось принимать решение о девальвации тенге. Но в ситуации, когда все застыло в ожидании кризиса и примерно уже ясны его будущие параметры, ершистая манера Марченко общаться с обществом и его репутация человека, который девальвировал тенге, сильно нервируют общественность. То есть фактор Марченко стал сам по себе влиять на состояние рынков и ожидания обычного населения. Активная общественность просто ему не верит и при первых слухах спешно избавляется от тенге.
Кроме того, Марченко за последнее время испортил отношения со всеми крупными казахстанскими банками. Его идеи объединить все пенсионные фонды, а также создать единый процессинговый центр серьезно задевали интересы наиболее крупных банков, которые и так переживают трудные времена. У них не оставалось выбора, и они, естественно, вели борьбу с этой идеей Нацбанка. В том числе одним из наиболее последовательных противников перемен был и Народный банк, где Марченко работал председателем до своего прихода в Национальный банк. Сам Марченко после отставки говорил, что его предложение по созданию единого процессингового центра было сорвано в результате заговора банкиров при поддержке некоторых членов правительства.
Но банкиры, собственно, и не скрывали своего негативного отношения к этой идее. Но дело не только в том, что крупные банки выступали против. Вопрос в том, что сама идея очень сырая. Например, единый процессинговый центр так и не заработал на Украине, где его построили по рекомендации Всемирного банка. Проблема в том, что такой центр не способен проводить столько операций в секунду, сколько их делают те же «Мастеркард» или «Виза». Значит, неизбежны периодические перебои с работой карточек, как в Казахстане, так и за его пределами. Последнее особенно неприятно для тех казахстанцев, которые выезжают за границу.
Кроме того, в работу процессингового центра нужно постоянно инвестировать значительные средства и если затраты на обеспечение работы международных сетей раскладываются на сотни миллионов карточек по всему миру, то у нас придется их окупать за счет нескольких миллионов казахстанцев. Причем, большая их часть не пользуется карточками, кроме как для снятия денег в банкоматах. Поэтому аргументы Марченко, которые он привел в еще одном из интервью, выглядят весьма популистскими. Он указывал, что главная задача создания единого процессингового центра – это снижение тарифов для населения. Но не говорил о возможных рисках системы. Потому что, если средств на поддержание работы центра будет недостаточно, то это только повысит вероятность перебоев.
Но надо признать, что Марченко очень грамотно использует общественное мнение для создания своего личного имиджа. И это тактически беспроигрышная партия как минимум для получения хорошей позиции в финансовом секторе. Единственное, что там ему явно со временем будет скучно.
В общем, решение по смене по совокупности факторов руководителя Нацбанка очевидно назрело. В итоге Марченко был заменен Кайратом Келимбетовым, работавшим вице-премьером и отвечавшим в правительстве за процессы интеграции.
Интеграция в рамках Таможенного союза – это настолько сложная и противоречивая тема, что здесь ничего нельзя утверждать наверняка. Что может считаться результатом в этом непростом и важном деле? С одной стороны, слишком хорошая работа по защите интересов Казахстана может вызвать неудовольствие наших партнеров по Таможенному союзу с их весьма наступательной политикой. С другой стороны, не очень хорошая работа может затронуть интересы Казахстана, которые и так пострадали в процессе создания Таможенного союза. Но в любом деле главное – это определить приоритеты. Когда они определены, то это уже половина дела, дальше вопрос техники.
публикация из журнала "Центр Азии"
сентябрь-октябрь 2013
№ 5 (87)