Перемена мест слагаемых?

Этим летом Ирак привлек к себе внимание не только из-за обострения продолжающегося вооруженного противостояния Багдада и его зарубежных союзников с боевиками экстремистской организации «Исламское государство». Не менее важные события для дальнейшей судьбы иракского государства и общества, а может быть, и всего Ближневосточного региона, произошли в августе.

Вообще, последний летний месяц в Ираке выдался очень жарким во всех смыслах этого слова. Небывало высокая даже по местным меркам температура воздуха, накалила политическую атмосферу. Особенно после того, как в начале августа жители иракской столицы и ряда крупных городов страны вышли на улицы с требованием к властям наладить бесперебойное снабжение водой и электричеством.

Закончилось все тем, что демонстранты, недовольные неэффективными действиями правительства в решении бытовых проблем, потребовали усилить борьбу с коррупцией и «наказать коррумпированных министров». 8 августа требования народа поддержали представители шиитского духовенства Ирака. В частности, влиятельный аятолла Али ас-Систани и его ближайшее окружение. Кроме того, иракские религиозные лидеры неожиданно для всех призвали власти страны провести более решительные реформы в социально-политической и экономической сфере.

Надо отметить, что подобные требования нехарактерны для Ирака. Общественное недовольство здесь зачастую имеет совсем другую природу. Следовательно, и поводы для народных волнений совершенно иные. Например, сунниты, как правило, недовольны тем, что шиитские партии ограничивают им политическое поле, а курды традиционно оспаривают полномочия центра, настаивая на увеличении автономии Иракского Курдистана. Другими словами, когда сунниты или курды выходят на улицы с лозунгами о необходимости дальнейшей демократизации или решения коммунальных вопросов, во многом все упирается в улучшение политической или социально-экономической жизни именно суннитской или курдской общин.

Сейчас все было иначе. Костяком демонстраций стало шиитское население страны. Поэтому и сами уличные шествия в Ираке и их конечный результат вызвали такой большой интерес. Уже 9 августа, «идя навстречу общественности и духовенству», премьер-министр Ирака Хайдер Джавад аль-Абади распорядился упразднить посты вице-президентов страны и вице-премьеров правительства. По мнению аль-Абади, данный шаг позволит ограничить масштабы коррупции, придаст определенную гибкость и динамику всем органам государственного управления.

Распоряжение иракского премьера должно вступить в силу после официального одобрения правительством и парламентом. Но интересно, что в тот же день решение аль-Абади неформально получило единогласную поддержку в кабмине и со стороны части депутатов парламента. Таким образом, как минимум сразу шесть высокопоставленных чиновников иракского государства – три вице-президента и трое заместителей премьера – добровольно согласились сложить с себя полномочия.

Данное обстоятельство выглядит чрезвычайно любопытным. С учетом того, какая напряженная борьба за власть идет в последнее время в Ираке между различными политическими силами, уход замов двух первых лиц страны – президента и главы правительства – может заметно ослабить позиции конкурирующих друг с другом группировок, кланов и элит. Поэтому вряд ли это могло быть самостоятельным решением отдельного вице-президента или вице-премьера. Потому что за каждым из них стоит политическая организация или как минимум традиционное объединение – род или племя.

Другой тонкий момент заключается в том, что работы одновременно могут лишиться представители иракского политического истеблишмента, которые, собственно, стояли у истоков создания иракской демократической республики после ликвидации в 2003 году режима Саддама Хусейна. Например, вице-президентом является предыдущий многолетний премьер-министр Ирака Нури аль-Малики. Кстати, он возглавляет правящую партию «Дава», среди членов которой действующий премьер аль-Абади. То есть с уходом аль-Малики правящая партия фактически теряет дополнительный рычаг давления на иракского президента, пусть он и исполняет больше представительские функции.

Вице-президентами были также бывший спикер парламента Ирака Осама ан-Наджайфи и глава переходного правительства Айяд Аллави. Последний, напомним, в 2004 году стал первым премьер-министром постсаддамовского Ирака, сменив главу американской оккупационной администрации Пола Бремера.

Однако наиболее важным в данной ситуации является как общественно-политический статус уходящих в отставку, так и их этническая и религиозная принадлежность. Среди вице-премьеров, например, заметную роль играли Баха аль-Араджи – известный иракский политик, представляющий интересы радикального шиитского движения Муктады ас-Садра, основатель одной из самых влиятельных суннитских партий Ирака «Фронт за национальный диалог» Салех аль-Мутлак и член Демократической партии Курдистана Рош Шавес.

В таком случае получается, что речь идет не просто об упразднении должностей и об увольнении деятелей, входящих в первый эшелон иракской политики. Вполне возможно, мы имеем дело со сменой парадигмы общественно-политического развития иракского государства. Но если это так, то почему политическая трансформация происходит именно сегодня? И самое главное, как все это может отразиться на общей ситуации в Ираке и Ближневосточном регионе, который в последний год превратился в арену масштабного вооруженного конфликта с одной из самых мощных и боеспособных международных террористических организаций – «Исламским государством»?

Козыри в колоде

Пикантность иракской ситуации еще и в том, что по большому счету наличие постов вице-президентов и вице-премьеров, которые занимали сунниты, шииты и курды, отражало разделение государственной власти между этими тремя крупнейшими этнорелигиозными общинами страны. Что, в свою очередь, позволяло говорить о существовании в Ираке простой и логичной политической системы сдержек и противовесов. С одной стороны, присутствие шиитов, суннитов и курдов в ближайшем окружении президента и премьер-министра обеспечивало представительство общин на политическом олимпе страны. Это обстоятельство имело принципиальное значение для сохранения военно-политической стабильности в Ираке, где межобщинный раскол постоянно грозил возобновлением гражданской войны.

С другой стороны, коалиционное правительство или правительство национального единения в большей степени ориентировалось на сохранение единого Ирака, который по конституции 2005 года является федеративным государством. В противном случае рост центробежных сил неизбежно угрожал целостности страны в ее нынешних границах.

Дело в том, что после свержения Саддама Хусейна, который стремился не допускать усиления политического влияния шиитского большинства (примерно 60 процентов населения страны) и курдов, иракские шииты впервые в истории Ирака смогли демократическим путем получить власть в свои руки. Премьер-министром стал шиит Айд Аллави, возглавляющий блок светских партий. В дальнейшем процессы дебаасификации и демонтажа политических и государственных структур режима Хусейна, сопровождавшиеся вытеснением сторонников партии БААС преимущественно из числа суннитов, объективно привели к еще большему политическому доминированию шиитов. Это вызвало серьезные трения между официальным Багдадом, с одной стороны, и иракскими курдами и арабами-суннитами – с другой. К примеру, даже получив широкую автономию, Иракский Курдистан вновь поднял вопрос о полной независимости.

С суннитами тоже было непросто. Часть суннитского общества быстро адаптировалась к новым условиям. Например, некоторые влиятельные кланы арабского племени шаммар, представители которого проживают в Ираке и Саудовской Аравии, и другие получили хорошие экономические и политические дивиденды от союза с шиитами. Первым президентом Ирака в 2004 году, кстати, стал выходец из племени шаммар суннит Гази Машаль аль-Явер.

Однако были и такие сунниты, кто по тем или иным причинам не могли или же не захотели играть по правилам, которые теперь определяли правящие шиитские партии. Это привело к массовым суннитским выступлениям в так называемом «суннитском треугольнике» Ирака – провинции к северу и западу от иракской столицы в районе между городами Эль-Фаллуджа, Рамади и Самарра.

Хуже всего для Багдада и международной военной коалиции под эгидой США было то, что недовольством иракских суннитов активно воспользовались зарубежные радикальные силы. В Ираке появилось отделение международной террористической организации «Аль-Каиды» и других экстремистских группировок. Они превратили Ирак в международный центр подготовки боевиков, проводили достаточно успешные военные операции и в целом доставили много неприятностей американским военным и их союзникам.

Местные суннитские племена также использовали иностранных радикалов в своей борьбе с Багдадом. В середине 2000-х годов основное сопротивление иракской правительственной армии и Пентагону оказывали как раз суннитские племена, получавшие поддержку от всевозможных экстремистских группировок. Можно вспомнить драматическую эпопею с осадой американскими военнослужащими города Эль-Фаллуджи и других очагов вооруженного сопротивления.

На каком-то этапе в Вашингтоне осознали тщетность военного решения «суннитской проблемы» в Ираке. Американцы нашли общий язык с суннитскими лидерами, пообещав им интегрировать их в политическую систему Ирака. В итоге появился закон о реабилитации бывших членов партии БААС, возвращении их в государственные структуры и органы правопорядка. Часть суннитских формирований под названием «Ас-Сахва» также были включены в армию.

Договоренности позволили убить сразу двух зайцев: суннитские формирования перестали выступать против Багдада и сил коалиции, зато вместе с правительственной армией начали оказывать давление на отряды зарубежных экстремистов, которые пытались сломать игру суннитских племен с правящей шиитской партией и Вашингтоном.

Помимо этого американским военным и дипломатам удалось решить другую серьезную проблему, связанную с радикальным движением аятоллы Муктады ас-Садра. Несмотря на свою молодость, он пользовался огромной популярностью в шиитских кварталах Багдада и ряде городов с преимущественно шиитским населением. Его возвышению способствовали не только личные качества и происхождение (Муктада – сын Мохаммеда Садека ас-Садра, великого аятоллы Ирака), но также тесные связи с духовными и военными кругами соседнего Ирана. Во многом при поддержке Тегерана ас-Садр создал и мог поддерживать на высоком уровне боеспособность вооруженных формирований, получивших известность под названием «Армия Махди». В апреле 2004 года отряды ас-Садра подняли восстание против международных коалиционных сил. В ходе успешного наступления сторонники молодого и очень энергичного аятоллы взяли под свой контроль полностью или частично города Эн-Наджаф, Эль-Куфу, Эль-Кут, Кербелу. Нападения на коалиционные войска совершались в Насирии, Амаре и Басре, где сосредоточены основные месторождения иракской нефти.

Положение было настолько серьезным, что глава временной администрации Пол Бремер даже объявил ас-Садра вне закона. Однако во второй половине 2000-х годов ас-Садр провел переговоры с Багдадом о прекращении военных действий и уехал получать религиозное образование в Иран. Его вооруженные отряды были распущены, а члены политического крыла «Армии Махди» получили места в парламенте.

Таким образом, в результате поиска всеобщего консенсуса и компромисса все ведущие политические силы Ирака получили возможность участвовать в политической жизни страны. Кроме того, оформилась такая политическая система, при которой они были представлены в органах управления. Президентом стал курд Джалял Талабани, премьер-министром шиит Нури аль-Малики, а суннит Осама ан-Наджейфи возглавил иракский парламент.

Отчасти такая политическая система копировала ливанскую, где представители разнородного общества – христиане-марониты, мусульмане сунниты и шииты – также равномерно представлены в высших эшелонах власти. Согласно «Национальному пакту», принятому в 1943 году, президентом Ливана может стать только христианин-маронит, исполнительную власть контролирует премьер-министр суннит, парламент возглавляет шиит. Аналогичная норма представительства от различных общин в Ливане установлена в парламенте, правительстве, при распределении мест в различных ведомствах и силовых структурах. Партийное строительство страны также ведется с учетом религиозно-клановой специфики. Политические партии и организации есть не только у суннитов и шиитов, но, например, у христиан (Ливанский фронт) или у друзов (Прогрессивно-социалистическая партия).

Таким образом, политическое пространство Ливана оказалось поделено на сферы влияния, которые закреплялись юридически за той или иной общиной. Поначалу это резко снизило уровень противостояния за властные полномочия, но в будущем, конечно же, не стало гарантией от обострения политической борьбы. Когда вследствие демографических изменений в ливанском обществе количество шиитов относительно других конфессиональных групп заметно выросло, они потребовали большего участия в жизни страны. Периодически это приводило и приводит сегодня к обострению ситуации и даже вооруженным конфликтам между ливанскими общинами.

Проблема политической системы Ирака заключалась в том, что распределение власти, а значит, и контроль за ресурсами, было результатом некоего джентльменского соглашения. Не было документа аналогичного ливанскому «Национальному пакту». Поэтому устойчивое положение иракской системы сдержек и противовесов придавало исключительно американское военное присутствие. Время от времени Вашингтону приходилось надавливать на политиков той или иной иракской общины, чтобы сохранялись баланс и стабильность.

В декабре 2011 года США завершили вывод своих войск из Ирака. Надо отметить, что политическая жизнь развивалась по заданному американцами вектору. В Ираке явно никто не был заинтересован в возобновлении межобщинной конфронтации. В начальный период правления премьер-министра Нури аль-Малики Багдаду даже удалось снять остроту политической борьбы. Однако со временем суннитские общественно-политические деятели все чаще стали критиковать правительство за усиление дискриминации. Весной 2014 года назревавший конфликт проявился в полной мере, когда непоследовательная политика премьер-министра аль-Малики окончательно оттолкнула от Багдада определенные суннитские круги.

На этом фоне произошло стремительное возвышение организации «Исламское государство», которая до этого была всего лишь одной из немногочисленных вооруженных группировок, воевавших против войск президента Башара Асада в Сирии. Летом прошлого года отряды ИГ как раскаленный нож сквозь масло прошли через суннитские территории Ирака, захватили крупнейший город страны Мосул и стали угрожать Багдаду.

Сегодня западные эксперты много пишут о том, что костяк «Исламского государства» составляют бывшие баасисты и сторонники Саддама Хусейна. Возможно, это объясняет, почему при взятии боевиками Мосула на улицах города появились огромные портреты не только лидера ИГ аль-Багдади, но и Иззата ад-Дури, который был секретарем партии БААС, заместителем и родственником Саддама Хусейна – дочь Иззата ад-Дури Суха была женой сына Хусейна Удея.

Как бы то ни было, но появление в Ираке «Исламского государства», его распространение и поддержку среди суннитских племен многие наблюдатели склонны связывать именно с углублением противоречий между иракскими суннитами и шиитами, которое стало следствием политики премьер-министра аль-Малики, пытавшегося концентрировать в своих руках все больше властных полномочий.

Отсюда понятно, почему в прошлом году США и их союзники вынудили аль-Малики уйти в отставку, передав пост главы правительства аль-Абади. Фактически это была попытка сохранить статус-кво, придать устойчивость созданной Вашингтоном системе сдержек и противовесов, которая разбалансировалась из-за политики аль-Малики. Это объясняет также и то, почему Пентагон отказывается от проведения масштабной сухопутной операции против ИГ, ограничиваясь точечными авиаударами. В результате одного из последних таких обстрелов 21 августа был ликвидирован Хаджи Мутаз, занимавший второй пост в ИГ и отвечавший в организации за финансы и логистику.

При этом американцы не оставляют попыток договориться с иракскими суннитами, поддержавшими «Исламское государство». В настоящее время почти семь тысяч добровольцев из суннитских ополчений перешли на сторону правительственных войск. Кроме того, на встрече суннитских вождей иракской провинции Анбар, проведенной в июле в Иордании, главы племен аль-Бу Нимр, аль-Бу Фахд, аль-Джагхафа, аль-Убейд, аль-Бу Махалль и Кабиссат призвали суннитов воевать против «Исламского государства». Весьма примечательно также и то, что, по некоторым данным, американский посол в Ираке настоятельно рекомендовал Багдаду не пускать отряды шиитских добровольцев к операции по освобождению от ИГ провинции Анбар. США явно пытаются не допустить обострения отношений между суннитами и шиитами на фоне сообщений о том, что шиитские ополченцы «иногда не могут отделить мирных жителей от сторонников «Исламского государства».

Безусловно, на этом фоне распоряжение аль-Абади от 9 августа выглядит весьма спорным. Ведь, по сути, он как раз расшатывает сложившуюся политическую систему, лишая представителей тех же суннитов и курдов выходить напрямую на премьер-министра и президента страны для решения тех или иных вопросов. А если учесть, что указ премьера появился по инициативе и якобы под давлением шиитских кругов общества, то ответ на вопрос кому это выгодно должен быть очевиден. Шииты стремятся отодвинуть суннитов и курдов на периферию политической жизни со всеми вытекающими отсюда последствиями как для иракского государства, так и для его общества.

Между тем не все так просто. Наверняка решение аль-Абади не было экспромтом. Поэтому его поддержали в правительстве и, пока неофициально, в парламенте. По всей видимости, упразднение постов далось иракскому руководству нелегко. Но здесь самым важным является последовательность внутри- и внешнеполитических событий в Ираке.

Вполне вероятно, что сегодня иракские власти стремятся не допустить дефрагментации государства сразу на несколько крупных и мелких частей. Проблема в том, что появление в стране «Исламского государства», его неоднозначная политика в отношении шиитов, и особенно курдов-езидов, и других этнорелигиозных меньшинств вызвало рост сепаратистских движений Ирака. Например, в мае этого года о необходимости появления своей автономии заявили туркоманы-шииты, сформировавшие собственную военную бригаду из четырех тысяч штыков. В июле туркоманы-сунниты объединились в полуторатысячное ополчение и выступили с предложением создать туркоманскую суннитскую автономию.

Суннитские политики на самом высшем уровне озвучивают идею окончательного разделения страны на полунезависимые регионы. По словам спикера иракского парламента Селима аль-Джубури, депутата от суннитской «Коалиции иракских сил» «сунниты не против концепции раздела, но это должно быть сделано в рамках мирного процесса без кровопролития и насилия».

Но дальше всех пошли иракские курды. В мае этого года президент Иракского Курдистана Масуд Барзани в интервью телеканалу «Аль-Арабия» заявил, что курды отделятся от Ирака: «Не знаю, когда, но мы получим независимость». А уже 1 июля Иракский Курдистан начал экспортировать нефть независимо от Багдада. Причем следующим шагом в обретении финансовой независимости от иракских властей стало обнародование плана по продаже облигаций на сумму в 5 млрд. долл. для покрытия расходов на реализацию инфраструктурных проектов Курдистана. Тем самым курды сделали ставку на полное обособление от центра в решении своих насущных хозяйственных вопросов.

Дальше согласно логике должно произойти объявление о суверенитете. И очень похоже, что к тому все и идет. Неслучайно в последнее время Курдистан ведет очень активную внешнюю политику. 19 июля в Эрбиле Барзани встретился с государственной делегацией во главе с министром иностранных дел Катара. Это вызвало обеспокоенность центра, поскольку катарцы посетили Эрбиль, не заезжая в Багдад, что по мнению иракского правительства «нарушает дипломатический протокол». Через неделю с Барзани по телефону общался глава германского МИДа Ф.-В.Штайнмайер. Разговор касался ситуации в Ираке и политики Турции, которая возобновила боевые действия против членов курдской Рабочей партии в северном Ираке. Параллельно Армения приняла решение об открытии своего генерального консульства в Эрбиле.

В довершение всего этого начальник штаба сухопутных войск США генерал Реймонд Одиерно заявил о необходимости разделить Ирак на самостоятельные государства суннитов, шиитов и курдов.

Безусловно, усиление центробежных тенденций тревожит Багдад, а слова Одиерно вызвали жесткую реакцию. Понятно, что сторонники разделения исходят из того, что появление трех регионов может помочь решить проблему очень сложных взаимоотношений между иракскими общинами. Тем более что в период Османской империи Ирак был поделен на три вилайета, границы которого фактически совпадали с проживанием суннитов, шиитов и курдов – суннитский центральный Багдад, шиитская южная Басра и курдский северный Мосул.

Загвоздка заключается в том, что в период правления османов в Ираке не имел значения углеводородный фактор. Сейчас объективно вся нефть останется у курдов на севере и шиитов на юге. Поэтому сунниты оспаривают у курдов месторождения вокруг города Киркук, на которые, кстати, стали претендовать и туркоманы.

Кроме того, сегодня в Центральном Ираке много провинций со смешанным суннитско-шиитским населением. Это фактически бомба замедленного действия. Можно вспомнить, что в османском вилайете Басра всегда шла борьба между иракцами и арабами, которые потом составили население восточных провинций нынешних Саудовской Аравии и других арабских монархий Персидского залива. Отца-основателя и первого короля Ирака Фейсала Хусейна бен Али из хашимитской династии вообще изгнали из Мекки саудиты, захватившие там власть в 1925 году.

Несомненно, правящие в Ираке шиитские элиты понимают, что раздел государства будет сопровождаться серьезными потрясениями как для иракцев, так и всего Ближнего Востока. Но важнее всего то, что сохранение единого Ирака выгодно не только в политическом, но и в экономическом плане. Одно дело довольствоваться месторождениями на юге и вступать в переговоры с суннитами, которые будут контролировать пути доставки нефти на внешние рынки, чтобы экспортировать сырье в северном и западном направлении. Как это происходит, например, сегодня в Судане, который был поделен на два государства, причем в одном нефть добывается, а другой обеспечивает экспорт углеводородов. И совершенно другое, когда центр получает дивиденды от контроля над всей нефтяной инфраструктурой единого и неделимого Ирака. Это, конечно же, другие масштабы и возможности. Как для государства и его общества, так и для властных элит.

Поэтому для правящей шиитской партии и блока близких к ней организаций выгодно сохранение существующего положения. Де-юре Ирак федеративное государство, и это устраивает Багдад. Вице-президенты и вице-премьеры, представляющие интересы светских и религиозных шиитских и суннитских партий, а также курдского народа, претворяли в жизнь формулу мирного сосуществования многонационального и поликонфессионального иракского народа.

Но означает ли, что теперь премьер-министр аль-Абади ставит перед собой цель усилить вертикаль власти и одновременно шиитов? Выглядит это действительно так. Но, скорее всего, упразднением высших постов иракское руководство стремится решить сразу несколько задач. Так, привлекает к себе внимание тот факт, что в рамках борьбы с коррупцией объектом расследования со стороны генеральной прокуратуры Ирака стал всего один из заместителей премьер-министра по энергетике Баха аль-Араджи. Любопытно не то, что именно он в начале августа заявил о массовой коррупции предыдущих правительств Ирака в 2004–2014 годы. По его данным, чиновники растратили почти триллион долларов из средств, вырученных от продажи нефти, зарубежной гуманитарной помощи и пожертвований.

Куда более интересно то, что аль-Араджи – сторонник аятоллы ас-Садра, тесно связанного с Ираном. Ас-Садр олицетворяет самое радикальное шиитское движение в Ираке, к тому же в любой момент может мобилизовать свою «Армию Махди». Раньше любое давление на ас-Садра вызывало политический кризис. Однако нынешний премьер аль-Абади не опасается возможных осложнений в отношениях с аятоллой и его вероятными спонсорами из Тегерана. Возможно, это от того, что Тегеран после заключения ядерной сделки с Западом пошел на ряд уступок США и их партнерам в актуальных вопросах ближневосточной геополитики.

Судя по всему, Тегеран, по крайней мере на ближайшую перспективу, дал гарантии Вашингтону не вмешиваться в иракские дела, если это не касается безопасности самого Ирана. Это увеличивает пространство для военного и политического маневра как Багдаду, так и Соединенным Штатам. Они сегодня пытаются навести порядок в Ираке, параллельно воюя с «Исламским государством».

Увольнение аль-Араджи с поста вице-премьера и Нури аль-Малики, которого сунниты называют виновником суннитско-шиитского обострения, с должности вице-президента должно показать готовность Багдада к диалогу с суннитской частью иракского общества. Не случайно именно весной-летом этого года после нескольких месяцев позиционной войны американцам удалось ликвидировать верхушку «Исламского государства». Сначала в апреле был убит аль-Багдади, потом, во второй половине августа – Мутаз.

Если иракские шииты достучатся до сунитов и их диалог увенчается успехом, то проблема «Исламского государства» в Ираке заметно снизится. К тому же, сунниты перестанут поднимать вопрос о разделе страны. А в союзе с ними шииты могут более успешно удерживать курдов от сепаратизма.

Смогут ли аль-Абади и его окружение реализовать сложную и очень замысловатую политическую многоходовку, покажет время. В любом случае, независимо от исхода игры иракского премьер-министра, сегодня решается судьба не только иракского государства и его населения. От того, чем закончится суннитско-шиитское противостояние в Ираке, зависит ситуация вокруг организации «Исламское государство», следовательно, и всего геополитического процесса в Ближневосточном регионе. А это уже вопросы, касающиеся и стратегической безопасности, и борьбы с международным терроризмом, и установления мировых цен на энергоресурсы.

РубрикиМир